"Наше королевство. Замки, гербы, династии" - интервью с Самвелом ГРИГОРЯНОМ

Карен Агекян: Что стало толчком к Вашей глубокой заинтересованности двумя темами – геральдикой (эмблематикой) и Киликийским королевством?

Самвел Григорян: Интерес к армянской геральдике и Армянскому королевству Киликии возник у меня лет десять назад, совершенно незапланированно. В детстве я, конечно, увлекался историей – этим «грешат» многие, – но окончил медицинский вуз, и, как говорится, ничто не предвещало… Сейчас забавно вспомнить, но если бы не чувство дискомфорта, которое я испытывал каждый раз при виде цветовых сочетаний «ерагуйна», то не погрузился бы так серьезно и глубоко в вопросы сперва вексиллологии (дисциплины о флагах и знаменах), затем геральдики, поскольку они взаимосвязаны. Я доволен тем, что ко мне почти сразу пришло понимание: создание достойных (то есть корректных) флагов и гербов это не рисование, а историческая задача, качественно выполнить которую способна только историческая наука.

Началом геральдической эпохи принято считать XII-XIII века. Поэтому поднявшаяся как раз в это время Киликийская Армения оказалась в центре моего внимания. Я открыл ее для себя и был очарован. Удивлялся, почему этого не произошло раньше, ведь в детстве я многократно листал 5-й том АСЭ с «киликийской» статьей и картой (в Тбилиси, где я вырос, Армянская энциклопедия была далеко не у многих – спасибо отцу за приобретение).

Потом я просто погрузился в глубины Армянской Киликии и Армянского королевства и, как мне представляется, обнаружил, открыл там кое-что новое. Однако несколько лет занимался самообманом, уверяя самого себя, что эти исследования являются «побочным продуктом» моего генерального направления – армянской геральдики, эмблематики и символики. Лишь года полтора назад признался себе, что история Армянского королевства Киликии (АКК или АК) для меня полноценна и равнозначна. Тогда и решил понемногу оформить в статьи свои «киликийские наработки». Впрочем, многие темы АКК неразрывно связаны с эпизодами нашей символической и геральдической истории. Символы, знаки, гербы – не что иное, как следы представлений и мировоззрения наших предков, политических, военных и культурных событий.

К.А.: В советское время по понятным причинам активное изучение истории Армянского королевства в Киликии не приветствовалось – слишком многое в его истории было связано с Европой. Меня всегда удивляло, что в 1950-е годы была издана известная книга Микаеляна по истории армянского государства в Киликии. По каким книгам Вы впервые знакомились с историей Киликии? Какие факты произвели на Вас наибольшее впечатление?

С.Г.: Я уточню. Книга Г. Микаеляна увидела свет в 1952 году, то есть еще во время правления гнусного «вождя народов». Удивления это не вызывает, но исчерпывающие пояснения я Вам дать не смогу. У меня есть только предположения. Одним из способов идеологической политики в те времена было «умалчивать», другим – дать свою интерпретацию. Вероятно, после второй мировой войны второй способ стал более целесообразен – не исключено, что из-за политических развитий вокруг Киликийского католикосата. Это тема для отдельного исследования, которым я не занимался и не берусь здесь что-либо утверждать.

Как трудно было Микаеляну, можно понять, прочитав рецензии на его книгу в научной периодике 1953 года. Думаю, в сложившихся обстоятельствах он сделал максимум возможного, но идеологическим установкам он, видимо, сопротивляться не мог. Например, предполагаю, что тогда нельзя было назвать армянское государство Киликии королевством, а его правителя, то есть тагавора – королем.

В результате мы имеем распространенную некорректную формулировку «Киликийское армянское царство». Некорректную – поскольку речь идет о средневековом феодальном христианском государстве европейского типа, устроенном почти так же, как соседние королевства и другие государственные образования крестоносцев. И сходство с франками отнюдь не сводилось только к заимствованиям названий придворных должностей – гундстабль, мараджахт, джанцлер и т.д., – как зачастую утверждали в советское время те или иные исследователи. Как Вы воспримете словосочетание «царь Франции»? Я никогда не называю королем Ашота Железного, но и не позволяю себе такого нелепого определения, как «царь Левон I».

Кроме того... По титулам թագաւոր Հայոց или թագաւոր ամենայն Հայոց армянское государство Киликии следует называть «Армянским королевством». На мой взгляд, это самое корректное определение. Добавлять или нет после этого географическое уточнение «...Киликии»? Я это делаю в зависимости от контекста. Считаю, что во многих случаях это необязательно. Тем более что в состав королевства большую часть его существования входила не только Киликия, но и Исаврия, а это обстоятельство, к сожалению, забыто почти всеми.

И все же монография Г. Микаеляна своей актуальности не потеряла, к ней стоит обращаться хотя бы в частностях. Например, он корректно (хотя и приблизительно) определяет местонахождение замка Копитар (с которым связано начало Рубенянов) – северная часть гор Тавра. Последующие картографы локализовали его в другом месте, восточнее Сиса и Анарзабы, что неверно. Эта ошибка «благополучно» кочует из карты в карту. Таких «кочующих» ошибок и заблуждений по теме Армянского королевства немало.

Первым, что я изучил по киликийской части армянской истории, были как раз русскоязычные работы Г. Микаеляна и А. Сукиасяна («История Киликийского армянского государства и права») и великий «Сисван» Гевонда Алишана, другие труды авторов XVIII-XIX веков. И уже после я обратился к более поздним и современным работам – прошу извинить, что я их не перечисляю. Впечатление от второго тома «Крестоносцев и армян» Л. Тер-Петросяна было огромным – впервые современное исследование доставило мне не меньшее удовольствие, чем чтение первоисточников.

Наибольшее впечатление... Сегодня я Вам скажу одно, а завтра это будет уже другое. Сильно впечатляет само это уникальное явление – Армянское королевство в Киликии и Исаврии, ставшими Арменией. Мне когда-то настолько понравилось высказывание несравненной Сирарпи Дер-Нерсесян, характеризующее утверждение Рубенянов в Киликии, что я его перевел в меру способностей: «...впервые в своей истории армяне стали хозяевами страны, имеющей выход к морю и прямое сообщение с народами Запада». Впечатляют многочисленные замки и отдельные персоны, а также то, что некоторые/некоторых из них удается идентифицировать спустя столько веков.

Очень впечатляет фигура Смбата Гундстабля, совершенно недооцененная нами. Мне неизвестен ни один памятник этому великому многогранному деятелю. Особенно печально, что его нет и среди скульптур Матенадарана. Историк, юрист, дипломат, государственный деятель, воин и спарапет, умерший не в постели, а павший на склоне лет (ближе к 70 годам) в победной битве с врагом, которому он не дал вторгнуться в королевство и принести гибель. Подчеркну – победной... поскольку у нас к лику святых имели склонность причислять тех, кто пал, проиграв.

Если же говорить не о сухих исследованиях, а воображении, впечатляет невероятный драматизм многих эпизодов истории Киликийской Армении. Ослепленный, но прозревший король-монах Гетум II, несчастная узница свекра королева Элизабет (Забел), оклеветанный Млех Рубенян, «Армянский Гамлет» Левон IV и могущественный пайл Ошин, и т.д., и т.д. Каждая из этих шекспировских по амплитуде историй может стать темой невероятно интересного научно-популярного фильма. Не говоря уже о сцене и художественной литературе.  
К.А.: Моя версия по поводу издания книги Микаеляна состоит в том, что за всю историю СССР был только один период – примерно с конца войны до смерти Сталина, – когда СССР предъявлял территориальные претензии к Турции и армянская тема была политически востребована Кремлем. Конечно, на Киликию СССР претензий не предъявлял – только на часть бывших территорий Российской империи. Но тема армянского государства в Киликии, возможно, должна была продемонстрировать Турции, что в случае неуступчивости можно будет предъявить гораздо больше претензий.

Теперь к вопросу: Каким Вам представляется положение дел в области изучения истории армянского государства в Киликии? Как обстоят дела в западноевропейской исторической науке и исследованиях ученых в Армении? Есть ли какие-то привычные штампы, ошибочные трактовки, от которых, по Вашему мнению, пора отказаться?

С.Г.: Я нахожусь вдали от основных центров изучения истории королевства – Франции, Армении. На мой взгляд, на сегодняшний день именно в такой последовательности. С моего «острова» положение видится так: несколько одиноких кораблей самоотверженно бороздят океан. Некоторым из них приходится периодически латать парус и закупать за свой счет провиант. Ощущение того, что по «киликийскому направлению» существует научное сообщество, у меня нет – может, оттого, что нахожусь вне него. Нет практики периодических научных конференций на темы Армянского королевства с изданием их материалов – отдельные разрозненные мероприятия тут не в счет.

Другая сторона медали с «положением дел» – это то, чего не хватает для исследований, например, мне. Не хватает археологических данных о руинах королевства, которые помогли бы восполнить многочисленные пробелы его географии, прояснить другие исторические вопросы. Нужны научные экспедиции – в первую очередь не к самым известным «туристическим» руинам (Корикос, Айас, Сис, Анарзаба, Левонкла), а к почти не посещаемым, отдаленным, неидентифицированным.

Очень нужна должная оцифровка армянского рукописного наследия – в идеале каждый манускрипт должен быть доступен исследователю в виде файлов  удобного формата. Это необходимо в том числе и потому, что не всегда можно полагаться на тексты печатных изданий первоисточников – как армянских, так и иноязычных. Иной раз прояснение точной «редакции» первоначального текста позволяет сделать открытие – говорю об этом неумозрительно. Не хватает также источниковедческих работ – это основа основ.

На уровне общественного сознания не хватает отношения к Киликии как Армении, а не спюрку. Вроде на словах это не отрицается, но избавиться от ощущения, что большинство относится к ней как «неродному ребенку», я не могу. Это особенно неприятно с учетом того, что АКК по многим признакам подняло планку армянской государственности – если хотите, даже суверенитета – выше, чем она была у предыдущих армянских царств. Часто привожу следующий пример: только армянские самодержцы Киликии чеканили монеты с титулом «тагавор» и легендой маштоцевскими буквами. В этом смысле Багратуни как суверены «бледнеют» перед Рубенянами.

Что касается ошибочных трактовок и штампов… Первое порождает второе. Ошибочные трактовки зачастую заданы идеологическими установками, какой-либо внутренней предубежденностью исследователя, ставшей стержнем его научного метода. Но нередко они являются следствием незнания, игнорирования или неверного истолкования информации первоисточников.

Например, чрезвычайно распространенный штамп – «царская/королевская династия Гетумян». Таковой никогда не было. Основой легитимности Левона II (1269-1289) и его потомков как тагаворов являлось их происхождение от Забел Рубенян, дочери Левона I. Любой знакомый с летописями, памятными записями, хартиями периода Армянского королевства знает, что Левон II, его дети и внуки звались Рубенянами. Тем не менее их до сих пор называют Гетумянами даже некоторые весьма авторитетные исследователи.

Что удивительно, они же называют последнего коронованного в Армении тагавора Левона V Люзиньяном. Парадокс тут в том, что Левон V в их системе оценок не был Люзиньяном по мужской восходящей линии – Люзиньян была его прабабушка, наследница кипрской королевской короны, вышедшая замуж за Генриха Пуатье из рода князей Антиохии. Ее многочисленные потомки звались Люзиньянами, поскольку Генрих Пуатье был де-юре консортом. Таковым же был и Гетум I – супруг, навязанный Забел Рубенян. Аналогия здесь почти абсолютная. Поэтому те, кто называет Левона II или Гетума II Гетумянами, просто обязаны называть Левона V Пуатье. Однако они этого не делают, допуская разные подходы к легитимности наследования короны у франков и армян Киликии, что в данном случае необоснованно. Вообще, к этому династийному порядку нельзя подходить с собственными патриархальными представлениями о том, что происходит с фамилией невесты в загсе и фамилию какого из супругов получают дети. Подчас даже в средневековой Великой Армении – вспомните пример Допянов. Хотя, подчеркну, я не провожу прямой аналогии между Рубенянами и Допянами.

Всех штампов, ошибочных трактовок в рамках интервью не перечислишь. Назову еще одну, курьезную. Представьте себе, что в результате ошибочной трактовки нарративных и нумизматических памятников мы имеем в историографии и нумизматике АК некое подобие подпоручика Киже – никогда не существовавшего «Левона Узурпатора», якобы захватившего власть в королевстве и нелегитимно правившего ок. 1363-1365 годов, то есть в период междуцарствия и регентства. Этот фантом успешно шествует по научным работам. Надеюсь, пояснения, данные в упомянутом труде Л. Тер-Петросяна, остановят его шествие.

К.А.: 1080 год как год создания армянского независимого княжества в Киликии. Произошла ли, по Вашему мнению, в этом году какая-то радикальная перемена? Не случайно ли совпадение, что незадолго перед этим Гагик II Багратуни был убит византийскими феодалами, братьями Мандалеями в замке Кизистра и тем самым как бы окончательно прервалась Анийская государственность, чтобы почти сразу же началась Киликийская?

С.Г.: Убийство Гагика II Ж. Дедеян датирует 1073 годом. В каком бы году оно ни произошло, «национально-ориентированные» (говоря современными терминами) армянские ишханы, азаты, духовенство потеряли с этим событием своего помазанника, и воинство Гагика II – в которое входили Рубен и, вероятно, также его сын Костандин – рассеялось.

Можно ли назвать последовавшее вскоре после гибели Гагика II Багратуни перемещение некоего ишхана в селение Коромозол, затерявшееся в глубине Северной Киликии, важным событием, радикальной переменой? Важность этому событию потомки придали ретроспективно, зная, что это переселение дало начало княжеству, позже Армянскому королевству. Эти потомки – не только историки последних четырех столетий, но и те авторы периода АК, которые сформировали своими текстами идеологию царствования Левона I и других венценосных Рубенянов, концепцию их легитимности.

Результаты деятельности этих авторов очевидны при сравнении текстов XII и XIII-XIV веков. У Маттеоса Урhаеци, самого близкого к событиям 1070-80-х годов летописца, Рубен или его сын Костандин происходят «из воинства Гагика», а более поздние источники периода королевства их уже связывают родством. Один из авторов XIV века – видимо, прямолинейно приняв к сведению сообщения о происхождении Рубена Основателя из рода Гагика II – даже называет короля Левона I (праправнука Рубена) «Левоном Багратуни», отбросив «фамилию» Рубенян.

Нисходящая родственная связь «Гагик II Багратуни – Рубен» – один из краеугольных камней концепции легитимности Рубенянов. Но нужна она была далеко не только для обозначения преемственности государственности – то есть для того чтобы представить Левона I как возобновителя Армянского царства, в очередной раз утраченного с падением анийских Багратуни и гибелью Гагика II.

Была и другая цель – сакрализация королевской власти Рубенянов. Она – от Бога, а «Христом венчанный» сурб таг(а)вор («святой король») есть воплощение Христа в дольном мире. Кстати, все эти смыслы читаются в символике монет королей Армении – особенно Левона I. «Инструментом» сакрализации было возведение Рубенянов – через Гагика II и Багратуни вообще – к легендарному предку последних, библейскому царю Давиду, из рода которого произошел Иисус. То есть Гагик II и род Багратуни в данном случае играют роль звена, с помощью которого обосновываются «сродство» Рубенянов с Христом и их «святость».

Эта тема, а также история начала Рубенянов блестяще исследованы в работах Л. Тер-Петросяна, Ж, Дедеяна, К. Мутафяна, очень их рекомендую. К исследованному ими я бы хотел добавить одно из своих наблюдений, которое сделал, занимаясь геральдикой и нумизматической символикой королей Армении. Оно касается львиных образов их драмов и печатей. Во времена Левона I – это синтетический, чрезвычайно любопытный и уникальный образ «льва-агнца», о котором я в настоящее время имею удовольствие писать статью. Но к концу XIII – началу XIV века этот символический тип меняется: он «геральдизируется» и претерпевает «сценическую» трансформацию – это уже не «лев с крестом», а «лев под крестом», то есть та же символическая композиция, которая известна по многострадальному анийскому рельефу (хищника этого рельефа нередко называют барсом, что ошибочно, в частности, если учесть легенду о происхождении Багратуни от библейских царей, чьим символом являлся лев. Кроме того, необходимо иметь в виду, что символическое животное и животное в природе, зоопарке – это совсем не одно и то же. Символические львы – в том числе в геральдике – в подавляющем большинстве случаев не похожи на своего природного «тезку»).

На мой взгляд, произошедшее изменение не случайно. Во 2-й половине XIII века состоялись путешествия тагаворов Сиса в остальную часть Армении, и они могли воочию наблюдать анийского, то есть багратунийского «льва под крестом». Положение Гетума I (1226-1269) и его сына Левона II (1269-1289) – особенно в начале правления последнего – с легитимной точки зрения было непрочным. Предполагаю, что именно поэтому в последней трети столетия происходит усиление идеологического обоснования концепции «Рубеняны от Багратуни, Рубеняны от Бога». Левон II – сын Забел Рубенян, внук Левона Великого; факт же принуждения его матери к браку с Гетумом I, разумеется, не афишируется. Не сразу, со временем к кому-то пришла мысль: почему бы не подкрепить это обоснование небольшим изменением образа гербового льва тагавора с тем, чтобы он стал таким же, как и багратунийский, изображенный на стене в Ани. Этой трансформацией происхождение потомков Забел и Гетума I от Багратуни обосновывается и геральдически.

Изложенное выше наводит на мысль, что запрос на преемственность между Рубенянами и Багратуни, Армянским королевством Киликии и Анийским царством возник в связи с учреждением королевства и развился в его период. Это не совсем так. Обратимся к эпизоду из Хронографии Маттеоса Урhаеци с судом над сыновьями Мантале, убийцами помазанника Гагика II. Показателен обмен репликами между вершителем суда, Торосом I Рубеняном, и одним из Мантале: «…Какой ты дашь ответ ромейскому царю за то, что смеешь судить ромея?» – бросает Мантале. «Кто Вы, что посмели убить… помазанного тагавора Армянского, и какой ответ Вы дадите народу Армянскому (ազգին Հայոց)?» – отвечает Рубенян.

Вот со стороны этой категории – ազգ Հայոց (как понимать это определение – другая тема) – запрос на появление нового великого князя или тагавора Армянского, который возобновил бы царство, погибшее с Гагиком II, существовал задолго до коронации Левона I (6 января 1198 г.). Мы видим это по тексту Маттеоса, жившего в первой трети XII века. Глубоко символично, что именно Рубенян призывает Мантале к ответу, напоминая об убитом ими помазаннике и как бы выступая в роли преемника его дела и статуса. Также символично, что Торос требует принести меч и царские одеяния Гагика II и уносит их с собой в Киликию. Это выглядит как своеобразное «обретение регалий» бывшего властителя новым. Словом, этот фрагмент Маттеоса говорит о преемственности между Рубенянами и Багратуни гораздо больше, чем идеологические конструкции. И это притом, напомню, что для Маттеоса дед Тороса Рубен не родственник царя Гагика, а его военачальник.

К.А.: Если Рубеняны возводили себя к Багратуни и тем самым к прежней столице Ани, то Ошиниды говорили о своем происхождении из Гандзака. Насколько важной, по Вашему мнению, было для знатных армянских родов Киликии такая преемственность от коренной Армении? Или речь просто шла о том, что знатный род должен иметь историю, а история, естественно, должна отсылать к прошлому в Армении?

Интересно, что Багратуни в свое время популяризировали тему своего якобы еврейского происхождения, Мамиконяны – «ченского», что обычно понимают как китайского. Но среди киликийской знати, насколько я понимаю, уже было принято подчеркивать свою армянскость: даже если Рубеняны через Багратидов возводили свои корни к царю Давиду, в связи с этим не всплывала так активно тема еврейского происхождения.

С.Г.: Судя по текстам памятных записей и летописей, знатные ишханы и семейства Армянского королевства в первую очередь стремились обозначить происхождение от великих родов давнего и недавнего прошлого. Рубеняны – от Багратуни и Арцруни; Ошиняны (например, Ошин мараджахт) – от Пахлавуни и даже Аршакуни. Не забудем также, что по женской линии Ошиняны происходили от дочери Аплгарипа Арцруни. Судите сами, насколько это означает «преемственность от коренной Армении». На мой взгляд, связь с Великой Арменией более ярко проявляется во всеобъемлющем титуле «թագաւոր ամենայն Հայոց», который использовали Рубеняны и Левон V Люзиньян, в дипломатической и церковной политике, в заступничестве за духовенство и ишханов Великой Армении, в интенсивном культурном взаимодействии.

История/легенда таких родов, как Багратуни, Рубенян, Мамиконян, Арцруни и др., созданная опекаемыми летописцами, говорит об их притязаниях и стремлении поднять собственную значимость. И обозначение происхождения играет здесь важнейшую роль. В этом смысле необязательно, чтобы эти истории отсылали к прошлому Армении, даже если имеются все возможности сделать это. Вспомните слова Хоренаци о том, что некоторые люди «произвольно, не считаясь с истиной, утверждают, что… род Багратуни происходит от hАйка. По этому поводу скажу: не верь подобным глупостям…». Из данной цитаты следует, что историй о происхождении Багратуни в эпоху Хоренаци было, по меньшей мере, две, и что Саака Багратуни hАйк в качестве прародителя не устраивал, иначе Хоренаци не употребил бы слово «глупость».

Следует отделять легенду о происхождении Багратуни (и любого другого рода) от его фактической истории. Возможно, Вам это покажется странным, но в контексте исследования Рубенянов и изучения армянской символики меня в основном интересует первое. Потому что и концепция легитимности Рубенянов, и их герб конца XIII-XIV веков, и анийская эмблема Багратуни основываются именно на родовых легендах.

Фактическое происхождение семейства аспетов и венцевозлагателей (Багратуни) – это другая тема, и здесь (как и в любом другом исследовании) нельзя ограничиваться рассказом одного источника, даже если это «отец армянской истории». А как же сведения Себеоса, как же многочисленная иная информация о представителях рода, как же несколько проработанных версий происхождения Багратуни, включая еврейскую, мидийскую, связанную с Ервандуни? (Рекомендую обзор по этой теме в недавней работе Мариам Григорян.)
Вряд ли для Рубенянов были очень важны «тонкости» этнического происхождения Багратуни. Их легитимизировал божественный характер связи с Христом через царя и пророка Давида и происходивших от последнего Багратуни. Это легенда. Что касается «нелегендарных» попыток прояснить происхождение Рубенянов, рекомендую обратиться к работам Н. Адонца, Ж. Дедеяна и С. Туманоффа с интересными предположениями.

К.А.: Сведения о событиях в Киликии резко угасают после 1375 года. Понятно, что центральная власть пала, но не могли резко исчезнуть феодалы, монастыри, где монахи регистрировали события по крайней мере в hишатакаранах. Есть какие-то глухие сведения об ишхане Костандине, о переселении какого-то количества армян на Кипр. Но в целом судьба многочисленной армянской знати не совсем понятна – по крайней мере неспециалисту.

С.Г.: Монастырям покровительствовали короли и ишханы. Поэтому деградация и падение армянской светской власти неизбежно отразились в духовной сфере. О событиях в Киликийской Армении после 1375 года мы знаем очень мало: сохранились крайне отрывочные и скудные сведения нескольких памятных записей и летописей.

Судьба знати была разной. Часть из тех, кто не погиб, бежали на Кипр или в Европу. Например, сохранились сведения о массовом исходе христиан из Армении (Киликии) в 1403-1404 годах. Тогда страну покинули около 30 000 домов армян, включая ишханов и отпрысков королевской крови. Они бежали от притеснений и убийств морем, в европейские христианские страны. Насколько знаю, тема этого массового исхода до сих пор не исследована – ведь такое большое количество людей должно было где-то осесть и пустить корни, которые могли раствориться, но не исчезнуть. Судя по всему, одно из последствий подобных переселений и описывает знаменитый германский путешественник первой трети XV в. Иоганн Шильтбергер – кстати, тот самый первоисточник, который свидетельствует, что территория, именуемая Карабах, лежит в Армении. Он упоминает также, что король Кипра – речь идёт о короле Янусе (1398 – 1432) – имел при своём дворе множество ноблей из Армении. Напомню, что Янус, как и его отец Жак I Люзиньян, а также их преемники на кипрском троне, были носителями армянского королевского титула и носили соответствующий герб.

Отдельные ишханы сохранили под чужеродной властью на некоторое время какие-то владения и даже замки, и не только в горах Тавра (Тороса) и Сев Лерне. В частности, путешествовавший в 1432 году через Армению бургундец Бертрандон де ла Брокьер свидетельствует со слов своего проводника, что в крепости Левонкла близ Мсиса тогда проживали только армяне. Некоторые ишханы пошли на службу мамлюкам. Так поступил, например, автор известной хроники мараджахт Васил, брат геройски погибшего под Сисом аваг мараджахта Липарита. 

К.А.: Насколько я понимаю, киликийские армянские гербы отличались от прежней символики армянских родов именно своим соответствием европейским геральдическим законам. Насколько часто использовались армянские гербы по сравнению с европейскими того времени? Что нам известно о гербах армянской знати в Киликии, кроме гербов Рубенянов?

С.Г.: Эмблемы королей и ишханов АК отличались от прежней символики армянских родов прежде всего тем, что первые являлись гербами, а вторые – нет (что не делает их менее интересными; они – еще более загадочная сокровищница). Так получилось, что Киликийская Армения зарождалась одновременно с геральдической эпохой, и гербы у королей Армении, Англии, Франции, Шотландии, Дании и др. появились приблизительно в одно и то же время. По этому поводу я неустанно повторяю, что герб короля Армении видел самый рассвет геральдической эпохи, но армянское герботворчество, да и армянское общество в целом до сих пор не оценило должным образом этот факт – в том числе путем отражения этого обстоятельства в современной геральдической практике РА.

Более того, учреждение Армянского королевства Киликии и обретение его первым королем Левоном I герба датируются одним прекрасным днем – 6 января 1198 года, когда Армянская церковь праздновала в очередной раз Рождество и Богоявление. Именно этот день является днем рождения армянской геральдики и потенциально может праздноваться как День герба или даже как День государственных символов. И не надо бояться «нагромождения праздников» в этот день – наоборот, их совпадение глубоко символично, учитывая то, что лев герба Рубенянов символизирует Христа и тагавора как его воплощение в дольнем мире.

Итак, геральдике как систематизированной практике создания и использования индивидуальных и родовых знаков отличия около 850-870 лет. Одному из старейших в Европе, известному гербу короля Англии – в красном поле три золотых леопарда – 818 лет. Гербу короля Армении – 815 лет.

То есть армянская геральдика – часть западноевропейской геральдики с такими же древними корнями. Другое дело, что древо нашей геральдики подрубил 1375 год.

Геральдические, картографические, нарративные и прочие источники показывают, что на примере Армянского королевства мы не можем говорить об отдельной практике создания и использования гербов. В то же время каждая европейская страна имела свои традиции геральдики, и Армения здесь не исключение. Приведу самый простой пример. Боевые щиты в разных странах отличались по форме, соответственно, отличались и произошедшие от них щиты геральдические. В Армянском королевстве фиксируются, по меньшей мере, две формы геральдических щитов, одна из них – круглая. На мой взгляд, это обстоятельство являлось одной из причин того, что на монетах тагаворов есть гербовые львы, но нет рисунков щитов – в них просто не было надобности, поскольку форма монет тоже круглая.

Кроме тагаворов и членов их семей, гербы носили также другие представители знати – ишханы, как армянского, так и франкского/смешанного происхождения. Из этих геральдических памятников сохранился только рисунок герба графа (гунта) Корикоса. Возможно, этот герб на самом деле был более «широкого титула» – графа Исаврии. Гербы в королевстве носили и женщины – в частности, известен герб одной армянской принцессы, на котором присутствует широко распространенная в Европе геральдическая фигура. Известен также герб Амори, принца Тирского, основателя Дома Люзиньянов Армении и деда Левона V. Ну и, как венец, замечательный герб самого Левона V. Изображение уникальной золотой монеты тагавора Костандина (1298-1299) – геральдический знак крепости (замка), – возможно, является гербом столичного Сиса.

Гербы армянских бердатэров изображались обычно на воротах их замков, над замковым камнем свода, где также могли присутствовать негеральдические крестовые знаки и надписи. Можно обратить внимание, что на большинстве крепостных руин эти места «раскурочены» – видимо, захватчики в первую очередь уничтожали следы принадлежности замков бывшим христианским хозяевам, знаки и следы их достоинства, в том числе и гербы. Церкви, крепостные стены, башни, рельефы с крестами и другими фигурами (включая геральдические) уничтожались не только в Средневековье, но и все последующие века, включая Новое и Новейшее время. Например, в середине XIX в. В. Ланглуа застал и описал на руинах крепостей Ламброна и портового Маллоса (гавар Млун) композиции с парными львами, которые он принял за «эмблему Армянского королевства», знакомую ему по сценам монет тагаворов. Сейчас этих рельефов больше нет. Крепость Маллоса почти исчезла. В Ламброне – по сравнению с его состоянием середины XIX в. – большие разрушения, о чём пишут исследователи этого замечательного замка Ф. Робинсон и П. Хьюз, приводя свидетельства вандализма по отношению к камням Ламброна, включая развлечения местной молодёжи, забавлявшейся бросанием камней с вершины неприступной скалы, на которую строители взгромоздили крепость.    
   
К.А.: Сегодня, насколько я знаю, герб Рубенянов нашел себе место в гербе Савойской династии? 

С.Г.: Герб Рубенянов, он же герб армянского королевского титула. Именно поэтому его носили и тагаворы не-Рубеняны тоже: Гетум I (в 1226-1252 гг. как супруг королевы Забел, до 1269 г. – как отец кронпринца Левона Рубеняна), тагаворы Люзиньяны (Ги, 1342-1344; Левон V, 1374-1375/1393), тагаворы Костандины из Нгирского Дома (1344-1362, 1365-1373). После кончины Левона V ветвь Люзиньянов Армении пресеклась, и армянский титул с гербом перешли к Люзиньянам Кипра, точнее к троюродному брату усопшего тагавора Жаку I Люзиньяну (Джакет армянских источников).  От правнучки последнего Шарлотты – легитимной наследницы фамильных титулов – посредством брачного союза и ее личного волеизъявления герб короля Армении перешел к савойским герцогам, ставшим в 1720 году королями Сардинии, а в 1861 году – Италии. Итальянская монархия уже почти 70 лет как упразднена, но глава Савойского дома продолжает титуловаться королем Армении и носить на своем составном щите соответствующий герб, восходящий, в конечном счете, к гербовому льву Левона I, учредителя Армянского королевства. К сказанному добавлю, что варианты герба периода Рубенянов и Люзиньянов немного различаются по соотношению двух его основных фигур – льва и креста – но это, тем не менее, гербы одного титула.

К.А.: Интересно ваше мнение о знаке, который часто встречается на армянских хачкарах, на сегодняшнем государственном флаге Грузии, а также с Т-образными окончаниями креста фигурирует в эпоху Крестовых походов как герб Готфрида Буйонского и королевства Иерусалим.

С.Г.: Что касается пятикрестового знака, о котором Вы спрашиваете… В вариации «большой крест (часто костыльный), кантонированный четырьмя малыми крестами (иногда рассеянием малых крестов)» его принято называть «иерусалимским». В геральдике он символизирует Христа и четырех Евангелистов. Как знак и символический образ он попал в геральдическую символику христианских государств Восточного Средиземноморья (Иерусалимское и Армянское королевства) и Кавказа (Грузинское царство) из догеральдической религиозной. Мы видим его параллельное использование как в геральдической, так и негеральдической символике – например, на хачкарах.

Готфрид Буйонский герб с «иерусалимским крестом» никогда не носил – в его время гербов еще не было. Этот знак носили на своем щите его поздние преемники, носители иерусалимского королевского титула, а Готфриду такой герб приписали «задним числом».

 Что касается геральдических образцов армянского и грузинского пятикрестья, то они известны по картографическим источникам. Говоря об армянском, я имею в виду герб титула «граф Корикоса» или «граф Исаврии» – в черном поле серебряный иерусалимский крест. Поскольку в первые века геральдики часто не делали большого различия между черным и синим цветом, один из исследователей интерпретирует герб графа Корикоса/Исаврии иначе: в лазури серебряный иерусалимский крест. Данный герб в одном из источников встречается и в вариации пяти малых крестов.

Добавлю, что герб короля Иерусалима тоже имеет прямое отношение к нашей истории и геральдике, поскольку в период Люзиньянов он оказался на трехчастном щите короля Армении. Так что два из трех названных гербов с «иерусалимским крестом» можно считать армянскими. 

К.А.: Расскажите, как появилась геральдика с ее законами, почему эти законы оказались всеми признаны, были ли эти перемены идейной революцией в смысле особенностей восприятия политической власти. 

С.Г.: Появление гербов – скорее социальное явление, чем политическое. Оно стало следствием значительно возросшей к XII веку – вследствие развития сеньориального общественного устройства – потребности к распознанию друг друга, самоидентификации, представлению себя другим, выделению и выражению индивидуальности. По меткому замечанию М. Пастуро, гербы стали новой формой социального маркирования. Такими маркерами сперва обзавелись представители высшей знати, потом более мелкие сеньоры, ну а затем почти все слои недворянского населения, включая горожан и даже отдельных крестьян. Так что считать герб атрибутом исключительно знатных персон (распространенное в нашем обществе заблуждение) неверно.

Следует всегда иметь в виду, что герб – не только маркер, то есть знак идентификации, но и знак индивидуальности, самопредставления. Другими словами, знак достоинства. Это очень важная тема именно для армян, веками находившихся под лишающим достоинства игом.

Первые гербы – и среди них армянский королевский при Левоне I и последующих Рубенянах – были простыми, без строгого регулирования. Представьте, что первоначально гербового льва конкретного титула могли изображать то идущим, то восстающим (такой вариативной «участи» не миновал и лев Армении). Позже гербов стало очень много, и появилась необходимость в введении дополнительных различительных признаков. Например, если речь идет о гербовом льве, то различительными признаками стали наличие и цвет таких элементов его фигуры, как когти («вооружение льва»), язык, хвост, корона и т.д. Поэтому образцы гербов короля Армении европейских гербовников XIV-XVI веков, как правило, имеют более детальный рисунок и (или) длинный блазон, чем таковые самых ранних гербовых свитков XIII века.

Это усложнение и умножение гербов требовало систематизации. Так появился свод правил их создания и использования, получивший название геральдики, а также особый лаконичный геральдический язык – блазон. Примечательно, что в одном из фрагментов своей хронографии Нерсес Палианенц оперирует геральдическими терминами и понятиями, известными по европейским геральдическим источникам. Кстати, будучи клириком, он был хорошо осведомлен и о практике рыцарства.

К.А.: Какие еще страны, географически расположенные в Азии, систематически фигурировали в европейских гербовниках, кроме Армении? Как долго еще здесь оставались гербы христианских государств Востока (государства крестоносцев и Киликийского королевства) после прекращения их существования?

С.Г.: Раз уж Вы упомянули про Азию, то обращу внимание на следующее обстоятельство.

Уже в группе самых ранних гербовников (вторая половина XIII – начало XIV в.) герб короля Армении присутствует в отличающихся вариациях. На причинах этой вариабельности останавливаться не буду – их я исследую в своей книге. Более поздние гербовые реестры создавались путем компиляций – то есть источниками для них зачастую служили собранные ранее гербовые коллекции. Создатели германских гербовников XV-XVI веков, столкнувшись с разнообразием гербов короля Армении, объяснили это собственными географическими и геополитическими представлениями о двух Армениях. Мол, одни армянские гербы относятся к «королю Великой Армении» – их размещали среди азиатских гербов реестра; другие же принадлежат королю «Малой Армении», что в ту пору означало Киликийской. Так вот, эти гербы помещали в те части гербовников, где шли гербы европейских королей.

Я довел исследование европейских гербовников до начала XVII века (от XIII в.) и могу отметить, что гербы королей Иерусалима, Армении, Кипра, по крайней мере, до этого периода продолжали включаться в гербовые реестры. С большим географическим распространением – доходя даже до гербовников Скандинавии. Недавно я имел удовольствие обрести после долгих поисков блазон герба Левона V Люзиньяна из наиболее значимого шведского гербовника. (Пользуясь случаем, хочу выразить глубокую признательность за содействие в этих поисках коллеге Евгению Гуринову.)

Среди восточных гербов европейских гербовников много фантазийных. Например, герб Пресвитера Иоанна. Один пример из «реальных»: многие из геральдических коллекций содержат герб «султана Вавилона», то есть султана мамлюкского Египта, главного противника Армянского королевства. Он, кстати, тоже львиный. Также замечу, что ни разу не встречал ни в одном из средневековых европейских гербовников герба царя Грузии. Так что в региональном рассмотрении армянское геральдическое наследие абсолютно уникально. Кроме того, если рассматривать канувшее в Лету «постсоветское пространство» (включая ныне европейскую Балтию), то здесь армянское геральдическое наследие и самое древнее.

Важно отметить, что представления компиляторов германских гербовников остаются представлениями, не более. Никакого деления на Великую и Малую в титуле и гербе короля Армении не было (этот вывод мне стоил многих лет исследований, раньше я допускал обратное). Мы помним, что параллельно с титулом «король Армении/армян» тагаворами использовался другой, всеобъемлющий титул – «король всей Армении/всех армян». То есть геральдический лев Армении символизирует всю Армению и всех армян.

К.А.: Перейдем к Вашим открытиям по теме Армянского королевства. Одно из них связано с известным коронационным списком.

С.Г.: Одним из любимейших для меня текстов периода АК является список церковных иерархов и вассалов Левона I, принимавших участие в церемонии его коронации 6 января 1198 года. Он представляет собой самостоятельный источник, вставленный и довольно органично вписавшийся в Летопись Смбата Гундстабля. «Светская» часть списка представляет собой перечисление имен паронов-бердатэров, с указанием их владений – замков, городов, гаваров.

В отличие от другого перечня знати из армянской истории – «тронной грамоты» (гаhнамак), – коронационный список Летописи Смбата составлен не по весу и значимости каждой персоны при королевском дворе, а по географическому принципу. 46 персон и 59 топонимов упорядочены в две большие цепи замков – восточную и западную, – разделенных простиравшимся в центре Киликии королевским доменом. Многие владения перечня до сих пор нелокализованы; с другой стороны, в Киликии и Исаврии есть немало неидентифицированных руин. Так вот, географический принцип построения списка является большим подспорьем в решении проблем их локализации и идентификации, поскольку приблизительно ясно, в какой округе должен находиться тот или иной пока неустановленный замок.

Коронационный список являлся в первую очередь правовым документом, юридически подкрепляющим новоучрежденную королевскую власть, вассальную зависимость перечисленных бердатэров, очерчивающим круг и географию вассалов Левона I, а значит, обширные границы королевства, включавшие Киликию, Исаврию и часть Памфилии. Исследуя данную тему, Ж. Дедеян вспоминает западноевропейские перечни, книги, каталоги знати – например, «Каталог баронов» Норманнского королевства Сицилии и Южной Италии, также составленный по географическому принципу. Данная аналогия не случайна, если учесть особенности этноконфессионального характера коронационного списка Летописи Смбата и соседство государства Рубенянов с Антиохийским княжеством, в котором знать норманнского происхождения занимала весьма значимые, если не ведущие, позиции.

Этноконфессиональное разнообразие списку придает присутствие в нем лиц армянского, франкского, «греческого», а также смешанного происхождения. Слово «греческого» взято в кавычки, поскольку оно предполагает не только собственно греков, но и армян-халкедонитов. Ишханы-«греки» сконцентрированы в исаврийской и памфилийской части списка, хотя там есть и армянские, и франкские имена. В остальных частях перечисления преобладают армянские имена с некоторым участием франкских.

Очень интересный вопрос о том, как сложился этот состав знати. О наличии в нем представителей семейств Рубенян, Ошинян (Гетумян), Пахлавуни – причем во множественном количестве – можно говорить совершенно определенно; Натанилян и Базунеанц – почти наверняка; Арцруни – весьма вероятно (это не учитывая происхождения по женской линии). Несмотря на гибель в 1193 году происходивших из Торникянов Сасуна «великородных ишханов» Гетума и Шахиншаха (первый из них был женат на дочери Рубена III Алис) и связанные с этим таинственным событием обстоятельства, я не могу полностью исключить присутствие в списке представителей этой ветви великого рода Мамиконян.

Имеются свидетельства, что, помимо легитимных знатных персон, в перечне бердатэров упомянуты и нелегитимные отпрыски. Владетель Бардзрберда ишхан Геворг (Горг) в Летописи Смбата Гундстабля назван сыном Млеха Рубеняна от незаконной жены. Примечательно, что в коронационном списке вассалов Левона I, на мой взгляд, присутствует и законная жена, точнее вдова Млеха (которая, как известно, была дочерью Васила Каркарского Пахлавуни). Ею является единственное женское имя перечисления – Сируи, владетель Симанаклы. Сам по себе факт присутствия женщины в такой «компании» очень неординарен. В своем исследовании на тему идентификации личности Сируи я объясняю эти и другие «загадки», связанные с ее персоной, включая происхождение ее собственного имени – от франкского титула или оттитульного имени «сир/Сир» с добавлением «женского» суффикса -uhi (по аналогии с Taguhi, Ishkhanuhi и т.п.).

Что касается франкских имен перечисления, то среди них определенно присутствуют, по крайней мере, один выходец из Иерусалимского королевства (ишхан Чкера Ост, он же Отто Тивериадский) и несколько баронов антиохийского происхождения, часть которых – например, владетеля Капана Танкри (Танкреда) и ишхана Моловона Ажароса – можно отнести к семействам с норманнскими корнями. Добавлю к этому следующее собственное мнение: на мой взгляд, имеются основания полагать, что ряд персон коронационного списка можно отнести к франко-армянским родам, происходившим из франко-армянского же Эдесского графства. Эти персоны предположительно были связаны родством с Рубенянами, Пахлавуни и, возможно, Гетумянами.

Ишхану Ажаросу, кстати, посвящено одно из моих исследований, появившееся из-за того, что я не был согласен с «бытующими» уже полтора века представлениями о греческом происхождении этого вассала Левона I. Мнения эти, полагаю, были связаны с суффиксом «-ос» его имени. В моей работе приведены свидетельства и аргументы в пользу того, что владетель Моловона (Молевона) Ажарос есть не кто иной, как франкский барон Ашариас де Сармениа, наследственный сенешаль Антиохии, исполнявший эти обязанности при дворе князя Рубена-Раймонда, внучатого племянника и наследника Левона I. Полагаю, Ажарос-Ашариас получил от правящего Рубеняна Молевон и прилегающий гавар за вассальную службу.

В 1201 году на сторону Левона I в начавшейся войне за Антиохийское наследство перешли десятки антиохийских баронов и рыцарей, включая Джуарда (Ашиварда), брата Ажароса. Последний служил королю Армении не только как «отважный воин», но и на дипломатическом поприще, будучи отправленным в 1210 году с миссией к папскому двору Иннокентия III.

К.А.: Какие новые результаты Вам удалось получить в вопросе локализации армянских замков Киликии?

С.Г.: Помимо бердатэров, меня, конечно, интересуют и топонимы перечня, в более широком смысле историческая география АК. Королевство было в буквальном смысле усеяно замками и укрепленными пунктами. Со стен каждого из них, как правило, можно было увидеть два-три соседних – подобная зрительная коммуникация служила сигнальным целям. Плотность замков – особенно в киликийской части королевства – настолько высока, что я с удовольствием называю его порой Армянской Кастилией (полагаю, она значительно выше, чем в средневековой Великой Армении).

Одной из главных задач на данном направлении является создание интерактивной научной карты Армянского королевства, где найдут свое место все уточненные локализации и неидентифицированные руины. Из наработок, которые у меня имеются, хотел бы выделить свежую тему, начавшуюся со знакомства с фрагментом редчайшей эпиграфической надписи безымянной крепости, обозначаемой ныне Dağli kalesi. Текст ее сохранился частично. За версии его прочтения я выражаю огромную благодарность профессору Карену Матевосяну и профессору Гамлету Петросяну. Во фрагменте надписи упоминается чей-то (возможно, владетеля замка) сын Сирамар, имя которого произошло от франкского титула «сир» и франкского же имени Амори. Напомню, это собственное имя было принято у Люзиньянов, семейства королей Кипра.

Знакомство с эпиграфической надписью Dağli kalesi побудило меня заняться прояснением исторического названия этих руин, локализацией соседних замков коронационного списка. В ходе данного исследования локализована и связана с конкретными руинами исаврийская крепость Пракана, неоднократно упоминаемая армянскими источниками. Также уточнена локализация Манаша, с исправлением предыдущей некорректной, по моему мнению, версии, выдвинутой В. Ланглуа и поддержанной Г. Алишаном и Х. Хелленкемпером. Наконец, предложены версии идентификации Dağli kalesi. В итоге прояснился целый участок коронационного списка вассалов Левона I.

Работа над прояснением карты королевства затруднена не только скудностью сохранившихся сведений и почти полным уничтожением эпиграфического наследия, но и кочующим из книги в книгу шлейфом заблуждений исследователей XIX-XXI веков относительно того, что где в Киликии и Исаврии было расположено. Неизбежные и в чем-то даже закономерные ошибки великих ранних исследователей постепенно исправляются, но проблема в том, что возникают и накапливаются новые.

В связи с этим я хотел бы со смешанным чувством отметить ту роль в пролонгировании старых и порождении новых заблуждений, которую сыграл 5-й киликийско-исаврийский том «Карты Византийской империи» Ф. Хильда и Х. Хелленкемпера. С одной стороны, в этом фундаментальном труде сведено множество очень полезной историко-географической информации, с другой – значительная часть их локализаций и идентификаций носит ошибочный, неподтвержденный характер. По мнению Р. Эдвардса, автора «Укреплений Армянской Киликии», версии Х. Хелленкемпера умозрительны, спекулятивны.

Одна из ошибок Х. Хелленкемпера относится к самой мощной твердыне Армянского королевства, известной под современным названием «Змеиная крепость» (Yilan kale). Она высится на причудливом скалистом гребне близ правого берега реки Джаhан, в самом сердце Киликийской Равнины. Х. Хелленкемпер идентифицировал ее как Ковару, что противоречит сообщениям источников, из которых следует, что Ковара располагалась близ левого берега упомянутой реки.

Данной теме я посвятил большое исследование «Ковара, «Змеиная крепость», Ванер: анализ версий Х. Хелленкемпера», которое стало началом моей работы над идентификацией Yilan kale, прояснением других топонимов областей Мсиса, Млун, хребта Бари Карук (ссылка для ознакомления http://deusvult.ru/101-kovara-zmeinaya-krepost-vaner.html ).

Замечу, что некоторые исследователи и комментаторы называли «Змеиную крепость» Левонбердом (то есть «Крепостью Левона»), не приводя при этом в пользу этого убедительных свидетельств. Обосновав некорректность мнения Х. Хелленкемпера относительно исторического названия крепости, я поставил задачу идентифицировать ее. На сегодняшний день задачу эту полагаю выполненной, готовлю статью по теме. Могу заявить о «втором открытии» армянского источника, в котором данная твердыня записана как «Клай Левони», то есть «Замок/крепость Левона». Она же фигурирует в другом источнике под названием «Тагаворашен», связь которого со «Змеиной крепостью» предполагал ранее М. Джеваирджян.

Названия «Клай Левони»/«Ле­вонкла» и «Тагаворашен» можно считать «синонимичными», поскольку «Тагаворашен» означает «построенный(ая) тагавором/королем», в данном случае королем Левоном. Добавлю также, что в королевстве было две Левонклы, построенные различными тагаворами, носившими имя Левон: одна – близ Мсиса, другая – на севере Киликии, у дороги Хоздзора. Применение в отношении первой из них «дополнительного» названия «Тагаворашен», полагаю, могло быть связано с необходимостью отличить ее от второй.

Упомянутый выше открытый мною источник позволяет обоснованно ввести название «Левонкла» (применительно к Yilan kale) в научный оборот, окончательно отправив другое, «змеиное», название крепости в область легенд и мифов. Опровержение аргументов Х. Хелленкемпера исключает и версию отождествления ее с Коварой. Понятно, что это не самая радостная новость для тех, кто настойчиво стирает следы армянских и греческих топонимов с карты Киликии и Исаврии. Обратил внимание на то, что на некоторых турецких сайтах и web-страницах, включая справочные, при рассказе о Yilan kale утвердительно употребляется название «Ковара». Так заблуждение выдающегося византиниста (коим, безусловно, является Х. Хелленкемпер), недостаточно владеющего информацией источников периода Армянского королевства Киликии, играет на руку укрывателям исторических свидетельств.

Расположенная в сердце Равнинной Киликии Левонкла – не маленький «рядовой» замок, затерянный в горах Тороса или Сев Лерна. Этот рукотворный гигант является, по выражению Р. Эдвардса, «одним из самых впечатляющих оборонительных сооружений средневекового мира». Так что ее в полной мере можно назвать национальным достоянием, учитывая к тому же тот факт, что на воротах крепости сохранился рельеф с изображением тагавора и его гербовых львов. Кроме того, Левонкла является, пожалуй, самой известной, яркой и посещаемой достопримечательностью Киликии. В связи со сказанным полагаю, что армянскому научному сообществу, СМИ, учреждениям культуры, образования и туризма следует приложить усилия для аргументированного предъявления широкой международной общественности, включая туристов, ее исторического названия. Надо донести до людей самых разных стран, что самая известная достопримечательность и мощнейшая крепость Киликии носит имя Левона, короля Армении – оно должно утвердиться не только в научных работах, но и в разноязычных туристических справочниках, географических указателях. Пока же в них фигурирует вульгарное змеиное название.

Это тот самый случай, когда научное открытие имеет общественное значение и «прикладной характер». Здесь важно оставаться исследователем, не выходить за рамки научной корректности. Историки должны изучать Армянское королевство, общество же, при желании, может извлечь из исследованного прошлого «плоды». Это помогает по-новому, более содержательно представить миру наше наследие, и не только. Наблюдая по источникам перипетии политической истории Киликийской Армении, приходишь к выводу, что они актуальны и в современности. Речь идет не только о жизнестойкости государства Рубенянов перед лицом внешних угроз, но и возникающих порой параллелях с современным положением армянских государств.

Например, в связи с блокадой Армении, в качестве причины которой Турция заявляет «оккупацию Карабаха», представители армянской общественности указывают на лицемерность этих заявлений, напоминая об оккупации Турцией – без всяких кавычек – Северного Кипра. Удивляет, что в этом контексте я ни разу не слышал ссылок на «хатайскую историю» – аннексии в 1938–39 гг. Турцией территорий Юго-Восточной Киликии, находившихся под французским управлением. Северную часть этих территорий составляла южная половина гавара Чкер Армянского королевства, из которого, кстати, происходили два нгирских короля Костандина, правивших в XIV в. (Нгир – одна из крепостей Северного Чкера). Чтобы представить это географически, приведу свидетельство средневекового источника. Посланник императора Священной Римской империи Оттона IV Виллебранд Ольденбургский, вступив на «укреплённейшую землю» короля Армении Левона I с юго-востока, первым пунктом на своём пути упоминает приморскую Александретту. То есть, в 1938 – 39 гг. Турция аннексировала исторические армянские земли, принадлежавшие в момент аннексии Франции (вынудив сохранившееся там после геноцида 1915 г. армянское население покинуть родные края), и этот прецедент не нашёл отражения ни в современной армянской дипломатии, ни в общественной жизни, ни даже журналистике. Подчеркну, речь идёт не о пересмотре «хатайской истории», а о том, что, возможно, нашим дипломатам стоило бы использовать факт этой аннексии как аргумент на переговорах. Предполагаю – и здесь я буду рад ошибиться – что этого не происходит из-за отношения к истории Армянского королевства и его земли как чему-то второстепенному, из-за банального незнания некоторых историко-географических деталей.
 

К.А.: В истории не раз после долгих перерывов во времени или после перемещения в пространстве восстанавливалась символика как знак преемственности. Как Вы оцениваете в связи с этим символику независимой Армении в XX веке?

С.Г.: Качество «восстановления» символики зависит от состояния общественной мысли, ментальности, качества политических институтов (поскольку именно они разрабатывают и принимают законодательные акты о символике, регулируют геральдическую практику), уровня научных исследований в области геральдики, эмблематики и вексиллологии. Принятые в 1918 и 1920 годах соответственно флаг и герб Первой Республики имели свои минусы, но сказать, что они были значительно хуже государственных символов соседних возродившихся в тот период стран, я не могу. Тогда были «в моде» горизонтальные триколоры – один из нелюбимых для меня типов флага. Но ерагуйн я оцениваю отрицательно не по личным пристрастиям, а по следующим причинам: из-за неуместной оранжевой полосы, неисторичности набора его цветов, их несочетаемости.

Герб Республики Армения 1918-1920 годов обладал признаками преемственности по отношению к монархической символике прошлого, но качество обозначения этой преемственности было невысокое. Проблема в том, что в современной Армении, перенявшей символы Первой Республики, были написаны такие некорректные законодательные тексты и осуществляется такая ущербная геральдическая практика, что и это невысокое качество было ухудшено в разы. Чего только стоят безграмотный и курьезный текст Закона «О гербе» 2006 года, гербы городов и марзов – один другого хуже. То есть в так называемой «Третьей Республике» (являющейся на самом деле Второй) мы имеем «шаг назад» в плане герботворчества по сравнению с Первой.

Для Армении качественное обозначение преемственности в символике имеет ключевое значение. Мы не греческая Республика Кипр, которая при своем появлении не стала использовать гербовую эмблему франкского Кипрского королевства Люзиньянов, поскольку не считала себя его преемницей, что закономерно. Для нас, наоборот, грамотно отображенная символическая связь с прошлым нашей же земли имеет жизненно важное значение. А безграмотное отображение, наоборот, искажает, обрывает эту связь, со всеми вытекающими последствиями. Мне представляется, что пока ни армянское общество, ни его элита этой важности не понимают. 

• 0
• 

1

2

3

4

5

Введите текст с картинки