"Респектабельность или борьба" - Карен АГЕКЯН

Ремарки к речи Варткеса Альянака

В редакцию журнала не так давно поступила речь г-на Варткеса Альянака, председателя армянской общины Берлина, на памятном мероприятии в столице Германии 24 апреля 2010 года. Эта речь побуждает высказать свое мнение по ключевым для зарубежного армянства темам.

Для начала познакомим читателя с самой речью:


«Дамы и господа,

От имени армянской общины Берлина я рад приветствовать вас здесь сегодня, когда мы отдаем дань памяти жертвам геноцида 1915-1916 годов. Дебаты о подходе к вопросу геноцида армян привлекли к себе большое внимание, особенно с начала этого года. Однако в этих дебатах значение придается не вопросам почитания памяти. Не вопросу о том, какая ответственность должна быть извлечена из прошедшей истории. Не тому, как вернуть историю армян, вписать ее обратно в историю региона, откуда она была насильственно полностью вычеркнута. Напротив, сегодня главное значение придается формам восстановления отношений. Как объяснил президент Армении Серж Саргсян в начале апреля в интервью журналу Der Spiegel, «нет альтернативы сотрудничеству между турками и армянами». Важна необходимость прорыва через «столетия враждебности». Важен вопрос о том, не рассердят ли Турцию на уровне международных отношений США или Швеция, объявив о признании геноцида.

Говоря кратко, во главу угла ставятся формы политического урегулирования, формы контактов на уровне международной политики. Значение имеет по возможности максимально гладкая интеграция Турции в международные планы обеспечения безопасности и сотрудничества в XXI веке. Прошлому и будущему западноармянской диаспоры не придают значения в рамках этих дебатов. Как и памяти детей и внуков тех, кто выжил. Как и трехтысячелетней истории Армении, которая в 1915 году была вычеркнута из учебников истории. Как и открытию заново насильственно разрушенной армянской культуры нового времени. Как и родной земле армян, которая с XIX века в ходе роста турецкого национализма была объявлена собственностью турецкого народа. Как и рассказам выживших о неделях депортации, страданиях на пути от голода и насилия, об убийствах, которым они были свидетелями, о смертях их родителей и детей, которые им пришлось видеть своими глазами.
 

* * *

Меня глубоко задели отказы, иногда в резкой форме, которые мы получили в этом году во время подготовки к памятным мероприятиям, пытаясь пригласить политиков федерального и регионального уровня на сегодняшнее событие. Позвольте мне сформулировать свои личные ощущения.

За последние несколько лет я редко чувствовал себя настолько беспомощным, как сегодня, когда человеку навязывают роль лоббиста, когда он уже больше не член диаспоры с многовековой историей, но прежде всего член «ermeni lobbisinin», когда того, кто не готов прощать, приравнивают к националисту.

Конечно, будучи армянином, человек, в известном смысле, должен постоянно объясняться перед другими. Он привык объснять, что история Западной Армении тысячелетиями совершенно отличалась от истории Восточной Армении. Он должен объяснять, что мы, западные армяне, не являемся зарубежными армянами. В особенности он должен постоянно растолковывать, что в Османской империи армяне не были меньшинством. Более того, сегодня он должен аргументировать, почему не хочет «примирения».

Как мы можем примириться?

«Примирение» вносит свой вклад на уровне политики. Через политические формы примирения две стороны призывают сесть за стол переговоров, вырабатываются программы экономического и культурного сотрудничества. «Политика примирения» укрепляет солидарность государств в рамках международного сообщества, поскольку она позволяет смягчить потенциальные конфликты. «Политика примирения» позволяет преступным государствам входить в международную политику в качестве партнеров, а не преступников.

Те, кто сегодня призывает западных армян примириться с турками, требуют от них не только прощения, но и согласия на версию истории, которая претерпела стратегически важные изменения. Сразу после Первой мировой войны молодая Республика Турция начала оспаривать число жертви объяснять депортации военной необходимостью. Поколение за поколением эти аргументы продолжали использовать и наращивать. Сформировалась целая сеть антиистории, и она продолжает существовать и поныне. Примечательно, что в этот антинарратив постоянно интегрируются новые аргументы. Например, сегодня оспаривается систематический характер депортаций и убийств, предпочитают использовать такой термин, как «резня», формируется ложная картина, будто бы история армян и турок была историей вражды соседних народов.

Позвольте мне дать слово слабости, противостоящей политическим стратегиям, которые с каждым новым десятилетием тем или иным образом перекладывают часть вины на армян, чтобы уменьшить преступление Турции. В европейской общественной жизни, особенно в немецкой, человек чувствует себя беспомощным. Если кто-то хочет поднять здесь «вопрос геноцида», начинают настаивать на дискуссиях в рамках «круглого стола», где на «сбалансированной» основе должны быть представлены в равных пропорциях турецкие, армянские и немецкие эксперты. Если консультируются с экспертами по истории Армении, в некоторых случаях обращаются к ученым и другим представителям Республики Армения, но не к людям, которые несут в себе наследие геноцида, не к потомкам выживших, поскольку литературные и научные публикации представителей Диаспоры рассматриваются как тенденциозные и субъективные. Нам остается немногим более этого дня памяти 24-го апреля, который предоставляет нам защищенное пространство, где можно назвать преступников, где позволено назвать жертв. Этот день важен в качестве защищенного пространства, поскольку он позволяет нам указать, что граница между преступниками и жертвами не может быть размыта, разница между преступниками и жертвами не может быть смягчена и будет применима всегда. Если кто-то желает говорить о прощении, или примирении, или, как Республика Армения, о сотрудничестве, эта непроницаемая граница всетаки должна признаваться.
 

* * *

С течением времени мы должны заново спрашивать самих себя: где может удержаться поминовение армян? Где оно может иметь свое место? Где у него есть будущее?

В этом отношении сегодня армянское поминовение находится в том месте, которому реально не принадлежит, – в пространстве постоянного самооправдания, самозащиты, необходимости объяснять, почему чтится память о прошлом. Дело в том, что армянское почитание памяти сопровождается политическими и общественными дискуссиями, в рамках которых оно видится не разновидностью поминовения, но критикуется как проявление враждебности по отношению к историческому противнику.

Ввиду такой интерпретации мы рискуем настолько увязнуть в объяснениях и декларациях, что совершенно упустим из виду то, по поводу чего мы должны скорбеть. А именно – сегодня мы, западные армяне, не имеем мест поминовения.

Должны ли мы воздвигнуть памятник? Это смехотворно.

Можно воздвигнуть памятники по всему миру, но если нет памятников на местах совершения преступления, такие инициативы останутся пустыми жестами. Я бы хотел иметь возможность отправиться туда, где некогда жила моя семья, увидеть улицу, на которой стояли наши дома. Увидеть колодцы, куда сбрасывали детей, и церковь, где сожгли женщин. Увидеть школы, которые некогда были там, увидеть мастерские армян.

Я бы хотел, чтобы армянские ковры, которые после геноцида были свалены в кучи метровой высоты и позднее оказались в домах и музеях Европы, снова именовались армянскими. Я бы хотел, чтобы музейная керамика снова считалась армянской керамикой, чтобы земли, окружающие Арарат, снова рассматривались в учебниках как историческая Армения.

Следует ли видеть в этом национализм Диаспоры? В этом желании, чтобы нам позволили снова назвать свою историю своей?
 

* * *

Тот, кто сегодня говорит об урегулировании и примирении, тем самым привлекает внимание к политической целесообразности в отношениях между Республикой Армения и Турцией, к некоторым новым, либеральным, голосам в турецкой исторической науке и общественной сфере или же обращается к инструментализированной позиции Гранта Динка. Всякий такой человек забывает об армянской Диаспоре. Он продвигает гибельную политику отрицания наряду с политикой остракизма и дискриминации, которую можно в конечном счете обнаружить в логике самого геноцида.

Поэтому мы сегодня должны сказать «нет» идее примирения, не потому что ожидаем признания вины. Мы говорим «нет», потому что вследствие почти ста лет отрицания история, наша история, украдена у нас. И еще потому, что в текущих дискуссиях не видно готовности признать нашу историю, сохранить ее – совсем наоборот. Цена политического урегулирования, политического примирения – это предательство истории и сегодняшнего дня лишенной родного дома западноармянской Диаспоры. Если мы спросим сегодня о месте армянского поминовения, мы увидим, что западные армяне вытолкнуты в изоляцию.

В Германии, так же как и во Франции, Швейцарии или Австрии, в Нидерландах или Швеции, в США, Канаде или Австралии, западные армяне – это глубоко интегрированные граждане. Но в общественной сфере, академических исследованиях и политике нас видят в качестве стороны, которая ощущает себя лично потерпевшей. Каждое слово подвергается сомнению. Всякая самоидентификация критикуется как политическое утверждение, поскольку она противоречит концепции турецкой истории.

Место поминовения армян? Его находят в такие часы, как сегодня. В этих попытках найти защищенное пространство, чтобы иметь возможность подробно рассказать о мужчинах, женщинах и детях, ставших жертвами политики насилия после прихода к власти младотурок в 1908 году. В этих попытках говорить о судьбе отрицания, на которую оказались обречены потомки выживших. Они и сами всегда останутся выжившими, не только потому, что всякая возможность вспомнить и предостеречь была утрачена, но и потому, что они должны были почувствовать это даже в своей собственной жизни.

Таким образом, в то время как одни сегодня говорят о сотрудничестве, другие – о примирении, третьи – все еще о монументах, западноармянская Диаспора сталкивается с новой изоляцией – изоляцией своего поминовения, своей идентификации, своего сегодняшнего дня.

Поэтому место поминовения геноцида около 1,5 млн. армян и более 100 тыс. арамейцев – это изолированное место молчания. Факт остракизма и изоляции, в которую вытолкнуты западные армяне, не в последнюю очередь имеет своей причиной логику политики в мире, где негосударственные сообщества, в принципе, рассматриваются как акторы, создающие проблемы. Сообщества, основанные на коллективной памяти, считаются проблемными, поскольку воспоминание рассматривается как нечто иррациональное. В конечном итоге воспоминания «проживаются» их носителями, «субъективными» индивидами, которые, согласно оценкам политического риска, с трудом поддаются «объективному» регулированию со стороны тех или иных ведомств.

Однако разрыв солидарности мира в отношении армянских жертв больше всего связан с другим пониманием. В действительности он связан с общей политической перспективой, которая возникла на рубеже XX века: нации должны противостоять не только внешним угрозам, но и так называемым «внутренним врагам». Сегодня это означает, что государствам необходима внутренняя связность (coherence). Если государство использует аргумент о том, что меньшинство, против которого оно применяет насилие, «создавало проблемы», вступает в действие международное согласие о невмешательстве во внутренние дела. Тогда становится возможным маскировать серьезные нарушения прав человека как «этнические конфликты». Такой механизм впервые был введен в международную политику при геноциде армян. Именно эта схема аргументации представляет собой главную причину сегодняшнего разрыва солидарности, т.е. отказа принять поминовение армян. Как геноцид, так и его последующее отрицание невозможны без достижения подобного политического консенсуса. Именно таким образом турецкая политика отрицания смогла воспользоваться паттернами, которые преднамеренно были увязаны со страхами Запада и его стереотипами врага. Политика Турции снова смогла успешно это реализовать, когда идея внутренне связной государственности стала столь важной после 11 сентября 2001 года.

Итак, политический мир обращает внимание на западноармянскую Диаспору и оценивает ее как источник проблем, который создает трудности для политического сотрудничества. Ответ международного политического сообщества заключается не в осмыслении недостаточного места для негосударственных групп в политическом, экономическом и юридическом мире XXI века. Этот ответ заключается в создании такого стола для переговоров о сотрудничестве, за которым Диаспоре не отведено места, где заботятся о будущем, но не о прошлом. Вот что я имею в виду, говоря об изоляции молчания.

Такое обрамление было создано на основе аргументов, оценивающих западных армян как националистическую Диаспору, которая базируется прежде всего на инструментализации своей истории, либо аргументов о том, что из-за вековой вражды в отношении «соседней» Турции западные армяне ставят свою историю поперек пути важных политических переговоров. Нам не оставляют другого выбора, кроме как упорно сохранять свою память.

Память, которая не только должна содержать объяснения того, как все на самом деле происходило, чтобы с нами сверялись, воспринимали нас в качестве субъектов истории, чтобы мы имели возможность распространять информацию о себе. Память, которая должна позволять нам проживать нашу собственную историю, идентифицировать себя.

Спустя почти сто лет после радикальной утраты сообщества, культуры, языка и родины мы именно по этой причине должны поддерживать поминовение, которое говорит «нет». Несмотря на то что сегодня знание о событиях 1908-1918 годов не может больше оспариваться – от бойкотов и дискриминационного законодательства до депортаций и лагерей смерти в сирийских пустынях, – мы по-прежнему вынуждены стоять на такой позиции, именно это поражает меня сегодня до глубины души».


Речь г-на Альянака высвечивает важные аспекты нынешней ситуации в Спюрке. Конечно, она вызывает некоторую симпатию по сравнению с крайним конформизмом – своей твердой приверженностью определенным ценностям, своей бескомпромиссностью по ряду вопросов. И, тем не менее, предлагаемые важные принципы, которые должна отстаивать в своем существовании «западноармянская Диаспора», чем-то напоминают принципы работы одного из вариантов «вечного двигателя», где не учтены не только важные обстоятельства, но фундаментальные законы.

В связи с этим хотелось бы привести несколько, на наш взгляд, самоочевидных соображений.


Комментарии:

Коллективная память в рассеянии

Хранить память о прошлом, говорить твердое «нет» попыткам растворить это прошлое в «взаимовыгодном» примирении преступника и жертвы – все это, безусловно, верно. Но ради чего и как долго это может продолжаться? Совершенно очевидно, что даже неассимилированная часть Спюрка, хранящая память о Геноциде, не может спустя 95 лет воспринимать события прошлого с такой же остротой, как поколение выживших, не может чувствовать такую же связь с потерянной тем поколением землей. Нельзя исключить, что с каждым очередным десятилетием у отдельных личностей в Спюрке будут рождаться более глубокие концептуальные мысли о Геноциде, об ответственности Турции и т.д. С каждым очередным десятилетием диаспорный армянин, вероятно, будет иметь все больше возможностей уделять внимание реконструкции всего армянского, в том числе и коллективной памяти, в собственном «Я». Малой доли этих возможностей саморазвития не имели обездоленные, выжившие после Геноцида, не по своей воле оказавшиеся на чужбине армяне, перед которыми стояли насущные задачи – найти постоянный заработок, угол для жилья, выучить незнакомый язык, как-то освоиться в совершенно новых для себя условиях. Однако они не нуждались в реконструкции – они были «первоисточником», были естественными носителями всего того, что следующим поколениям пришлось воспроизводить и воссоздавать. С течением времени проблематичность такой искусственной реконструкции в Спюрке, при отрыве «растения» от «почвы», возрастает и будет возрастать быстрее, чем желание и возможность диаспорных армян уделять этому время и силы. При отсутствии радикальных изменений в образе жизни Спюрка передаваемые от поколения к поколению идентичность и память продолжат выхолащиваться и слабеть во всех своих составляющих.

Вообще, рассеяние – самая неподходящая форма для сохранения любого общего достояния, которое выходит за рамки материального, будь то язык, культура или память. В рассеянии невозможен естественный патриотизм, который обеспечивается непосредственной связью с землей, ощущением своей принадлежности к наследственным хозяевам земли, устроителям на ней законов и порядков. Искусственные островки в виде мест компактного проживания в чужой стране не формируют такого чувства. Если же они создают у очередного выросшего здесь поколения ощущение родины, это только разрушает нацию. Диаспора, привязанная к Родине хотя бы своей идентичностью, перерождается в этническое меньшинство, для которого родной дом находится вне Армении.

В рассеянии и патриотизм, и даже идентичность становятся результатом добровольного выбора. В такой ситуации, даже при доминировании тематики Армении и Армянства, центром неизбежно оказывается отдельная личность – определяющие ее выбор условия, предпринимаемые ею усилия. Отсутствует нормативное представление о том, какими должны быть оптимальные с точки зрения интересов нации патриотизм и идентичность диаспорного армянина. Нет ясного маршрута с дорожными знаками и указателями, по которому человек должен двигаться к пункту назначения, не очень понятен и сам этот конечный пункт. Поэтому все вращается вокруг внутренних сложностей, сопряженных с проблемой «быть армянином». В реальном мире движения либо нет, либо оно медленное, с непроизводительным расходованием сил. И это притом что в других, параллельных, плоскостях человеческого существования у людей армянского происхождения все, как правило, достаточно динамично.

Обычно «армянскость» просто добавляет красок в частной жизни – в привычках или вкусах. Или рассматривается человеком как важная составная часть его индивидуального «Я», поскольку «гармоничной личности» положено знать и понимать свои корни. Иногда «армянскость» остается более или менее обязывающей принадлежностью к небольшому сообществу по месту жительства. Иногда она вызывает потребность в общественной активности – внести свой вклад в виде благотворительной помощи поучаствовать в кампании по поводу признания Геноцида.


Диаспора мнимая и реальная

Последнее время много говорится о том, что государство в эпоху глобализации теряет свое значение, утрачивая многие свои полномочия и прерогативы. Указывают на возросшую роль международных организаций, транснациональных корпораций, на проницаемость государственных границ для информационных, финансовых и прочих потоков. В связи с беспрецедентными для мирного времени перемещениями масс людей отмечают значительную роль этнических групп и диаспор, прогнозируя дальнейшее возрастание этой роли.

Нужно, однако, отдавать себе отчет, что приписывание к диаспоре по признаку этнического происхождения аналогично приписыванию к патриотам по штампу о гражданстве в паспорте. Армянскую, еврейскую, иногда греческую диаспоры относят к архетипическим, традиционным, предполагая в них большую сплоченность, корпоративность, ориентированность на родину по сравнению с другими, например, с русской диаспорой в постсоветских государствах. К последней исследователи даже не всегда применяют сам термин «диаспора», хотя на практике ведется активная работа для консолидации русских диаспорных общин с целью их инструментализации во внешней политике России. В своей книге «Дети империи» в постсоветской Центральной Азии: адаптивные практики и ментальные сдвиги» Н.П. Космарская пишет: «С помощью слов «диаспора», «общины» и пр. создается желаемый образ действительности, выдаваемый за саму действительность. Диаспоральный статус русскоязычных сообществ выводится из приписываемых им нескольких ключевых характеристик «настоящих» диаспор: 1) этническая однородность; 2) обостренное переживание своей этничности, причем именно как общности с «материнским народом»; 3) высокая степень сплоченности (имеющей к тому же хорошо развитую институциональную основу – в виде «институтов русских общин»), а также управляемости, доверия к лидерам и, наконец, социальной гомогенности, собственно и делающей возможным подобное единодушие (как в «общине»); 4) ориентация на этническую (историческую) родину в качестве базового элемента идентичности, стремление с ней воссоединиться. Кроме «русскости» и «общинности», третьим китом, на котором покоится рассматриваемая «диаспоризация», является приписывание русскоязычным особой связи с Россией, принадлежности к ней, откуда, естественно, вытекают особые права и особая ответственность последней».

Безусловно, армянская диаспора имеет гораздо более длительную историю, именно диаспорный армянский менталитет в мире воспринимается как «типично армянский». Но тот, кому знакомо реальное состояние дел в так называемых «общинах», кто не ограничивается положенными по программе встречами и визитами, кто в курсе реальной жизни людей, подтвердит, что все приведенные выше соображения Н.П. Космарской давно уже верны, хотя и в разной степени, для разных частей Спюрка. В отношении русских в бывших республиках ССР «приписывание» призвано замаскировать младенческое состояние формирующихся диаспор. Относительно армян вне Армении подобные мифы не позволяют видеть процессы старения, размывания диаспорных «общин». Когда Дж. Армстронг называет евреев и армян «мобилизованными диаспорами» – это определение относится к догеноцидному времени, когда армянская диаспора в значительной мере играла роль торгового меньшинства. Мобилизованность здесь не означает особой корпоративной солидарности, сплоченности, организованности и относится в большей степени к личностям и малым группам: «Необычайная аккумуляция навыков и способностей, востребованных в модернизирующихся политических образованиях, заставила меня определить такие группы как «мобилизованные диаспоры» (Дж. Армстронг «Нации до национализма»).

Приписыванием занимаются не только в самих диаспорах и соответствующих «странах исхода». В «странах проживания» человека определенного этнического происхождения общественное мнение, масс-медиа, политики местного уровня нередко тоже автоматически связывают с диаспорой, понимая под этим словом этническую корпорацию, которая обеспечивает «своим» поддержку и взаимопомощь. «Принципиально важно, что участие в «диаспоре» видится в этой схеме не как результат добровольного выбора, самоорганизации, а как следствие изначальной принадлежности мигранта к этнической группе, таким образом человек по факту врожденной этничности приписывается к группе, которая несет за него коллективную ответственность», – пишет специалист по теории диаспор Виктор Дятлов.

Тем не менее в аналитических научных работах, не рассчитанных на публичность, можно найти совершенно иные оценки. Как пишет другой российский исследователь М.А. Мыльников: «Согласно позиции социального конструктивизма, само понятие «диаспора» почти всегда имеет расширительный смысл, ибо подавляющая часть членов диаспоры таковыми себя не ощущают, а их идентичность связана с другими социальными коалициями — прежде всего с государством проживания и гражданской принадлежностью. Как показывают исследования российских этносоциологов, подавляющее большинство российских армян не считают себя диаспорой и тем более не ведут себя как диаспора, иногда даже осуждая диаспоральную деятельность и призывы участвовать в ней. Некоторая часть этой пассивной или молчаливой «диаспоры» может быть мобилизована активистами в той или иной ситуации, но не более. Диаспора — это прежде всего активисты (лидеры) и их соучастники. В таком случае диаспора, используя выражение Б. Андерсона, — преимущественно «воображаемая общность», часто существующая только в головах ее лидеров и активистов, а также в представлениях политиков и правительств. С этой точки зрения «диаспора» предстает перед исследователем как особый элемент политической идеологии. «Реальность» же диаспоры зависит от демографических параметров, наличия организации и возможности поддерживать хотя бы среди части соплеменников диаспоральную идентичность. В любом случае речь идет о крайне подвижном состоянии: сегодняшняя диаспора завтра становится ничем, а некогда молчаливая часть населения может оказаться подверженной быстрой мобилизации. Дж. Клиффорд замечает, что «…в разные моменты истории диаспоризм в обществах может вспыхивать и затухать в зависимости от меняющихся возможностей (установление и снятие преград, антагонизмы и связи) в принимающей стране и на международном уровне…».

Считать, что диаспора – «это прежде всего активисты (лидеры) и их соучастники», конечно, другая крайность. Истина находится где-то посередине между максималистским и минималистским представлениями о диаспоре. Точно так же будет преувеличением сказать, что «сегодняшняя диаспора завтра становится ничем», однако считать диаспору устойчивым сообществом, куда попадают при рождении и выпадают только после смерти, еще более ошибочно. Для диаспоры действительно характерна пульсация численности, активности, мобилизованности и пр. За последнее время к пульсациям в Спюрке привели такиесобытия 1970-х годов, как гражданская война в Ливане и исламская революция в Иране. Они вызвали определенный миграционный поток внутри Спюрка с Ближнего Востока на Запад – в Европу и США, – что причинило урон одним армянским сообществам и дало определенный толчок другим. Мощным консолидирующим толчком были события конца 80-х – начала 90-х в Армении, другим толчком стала массовая эмиграция из Армении в 90-х. С течением времени все эти толчки естественным образом затухали.

Сегодня в той или иной стране армянин/армянка могут принадлежать:

– к ориентированной на реальную Родину диаспоре (такая ориентация в большинстве случаев подразумевает не стремление к возвращению, а тот или иной вид связи «на расстоянии»);

– к диаспоре, ориентированной на нацию как трансграничное сообщество (идея Армянства без границ).

– к армянскому сообществу, где доминируют локальный патриотизм и специфическая, выработавшаяся за долгое время локальная идентичность (большинство армян Стамбула или Тбилиси);

– к нацменьшинству в государстве проживания, которое оценивается ими как свое (акцент на укорененность армян в стране проживания, давние заслуги перед ней, на достижение реальной полноты гражданских прав армянского меньшинства и разностороннее развитие в качестве армян России, Ирана и т.д.);

– к многоэтничной и мультикультурной гражданской нации страны проживания (например, француз, американец, ливанец армянского происхождения).

(В качестве одного из примеров последнего феномена можно привести заявление президента армянской диаспоры Молдовы Венеры Гаспарян в октябре 2009 года в связи с инициативой премьер-министра Владимира Филата об интеграции представителей национальных меньшинств в общество: «Армянская диаспора выступает против термина «национальные меньшинства». Этот термин вовсе не подходит к этническим группам, потому что мы – часть этой страны, нашей Молдовы».)

В рамках каждой из этих принципиально разных идентичностей есть множество своих особенностей и градаций, кроме того есть промежуточные формы идентичности, которые тоже необходимо учитывать. Говоря о Спюрке, важно не только не обманываться дутыми цифрами численности армян за рубежом, но корректно использовать термин «диаспора», что позволит по-иному оценить соотношение между диаспорой и населением РА -НКР . Даже при взгляде через самые розовые очки невозможно разглядеть того, что мы читаем на официальном сайте Президента РА : «Более чем в 100 странах мира сегодня существуют организованные армянские колонии, самые крупные из которых – в Российской Федерации, США, во Франции, в Грузии, Сирии, Ливане, Аргентине, Канаде, Исламской Республике Иран и т.д.».

Конечно, термин «диаспора» и его буквальный перевод «Спюрк» (историки пишут, что до 1920-х годов он применялся в армянском языке только по отношению к еврейской диаспоре, но не к армянам вне Армении) в применении ко всем зарубежным армянам содержат в себе интенцию обратного воздействия на реальность. Но на самом деле результат оказывается противоположным – создается обманчивое впечатление единства и силы там, где для этого нужно проделать огромную работу. В дальнейшем, говоря в целом об армянах вне Армении, мы будем использовать выражение «зарубежные армяне».


Важность контекста борьбы

Представление о том, что армяне обладают особым талантом одновременной интеграции в иные общества и сохранения национального облика – опасная иллюзия, основанная на относительно медленном до последнего времени течении процессов в консервативной армянской среде. В действительности ассимиляционные потери Армянства были и остаются огромными, сопоставимыми только за последние два века с потерями от геноцида – отсюда хорошо известное выражение «белый геноцид».

Сегодня, по мере того как возрастает темп человеческого бытия и по всему миру разрушаются остаточные вкрапления традиционных укладов жизни, задача самосохранения становится для диаспоры все безнадежнее. Переломить тенденцию возможно только тогда, когда сохранение становится не самоцелью, а средством для главного – политической борьбы. Когда на первый план выходит не аутентичность (коллективной памяти, культуры и пр.), а нравственно мобилизующий заряд общего достояния, когда создаются стратегии, каналы и механизмы целенаправленных политических действий. Только в контексте общенациональной борьбы возможно сохранение армянской идентичности, только в таком контексте оно получает глубокий смысл. Нет другого шанса притянуть обратно в диаспору «потерянные колена» – отпавшие от диаспоры армянские «нацменьшинства» и армян «по происхождению». Только борьба позволит разрушить гибельную идеологию «Армянства без границ», сделать Родину точкой опоры, которая позволит объединить разрозненные части народа в нацию.

Поддержание, культивирование и презентация миру коллективной памяти сообщества сами по себе не есть политическая деятельность. Они становятся таковой, когда включены в определенный контекст, механизм, когда существует цепочка «слово-дело». Так, например, в освободительной борьбе за Арцах (которая сменила множество форм – от обсуждений в узком кругу местных патриотов до войны с применением танков и авиации, от забастовок и митингов в Степанакерте, демонстраций в Ереване и Спюрке до сопротивления позднейшим попыткам внешних сил «цивилизованным путем» обокрасть армянский народ, лишив его плодов побед) сыгралароль не только коллективная память самих карабахцев, но и общеармянская память о Геноциде.

Там, где действий и борьбы ожидают от других, где армяне выступают в качестве стороны, которая взывает к таким действиям, апеллирует к чувству справедливости международных политических инстанций или властей в странах проживания, цепочка систематически обрывается. При отсутствии «дела» «слово» выпадает из политического поля, становится самоцелью, начинает кружить по замкнутому кругу. В таком случае неудовлетворенность сообщества своим маргинальным, изолированным положением выглядит достаточно странно. Такое сообщество само себя маргинализует, не желая вести настоящую политическую деятельность.

Отказ от участия в дурно пахнущих политических играх «примирения» и «нормализации» при всем своем благородстве тоже нельзя считать политической деятельностью. Это пока еще только избегание политического. Бессмысленно «противостоять политическим стратегиям», декларируя собственную слабость. Какой бы высокоморальной ни была позиция слабости, какой низменной ни была бы позиция силы, результат предрешен, если «слабость» заранее уступает реальное поле боя. Необходимо в первую очередь думать о том, как преодолеть слабость, необходимо искать «ассиметричные» ответы на вызов, искать ту плоскость, где возможно в перспективе нанести «силе» поражение. Однако эта плоскость в любом случае должна лежать в политическом пространстве, и действия должны в любом случае быть стратегией борьбы, сопряженной с риском. На каком-то этапе эта борьба может вестись с оружием в руках, но есть и другие эффективные методы борьбы, которые с успехом применялись в XX веке, например, за десятилетия «холодной войны».

В противном случае все теряет смысл. «Новое открытие насильственно разрушенной армянской культуры» – зачем? Чтобы диаспорных армян больше уважали их неармянские сограждане, чтобы армяне в Спюрке имели чуть больше возможностей для обреченного дела сохранения гаснущей идентичности?

Восстановление исторической правды, в том числе правды о родине диаспорных армян? Для чего? Ради нескольких абзацев в академическом издании?

Возможность отправиться туда, где некогда жили предки… Чтобы в роли туриста увидеть своими глазами места, где было разрушено до основания армянское достояние, увидеть нынешних «хозяев» – потомков тех, кто убивал и грабил, в том числе твою родню, случайно обнаружить какие-то уцелевшие мелочи? Съездили, увидели. Что дальше?

Что случится, если турецкие власти когда-нибудь проявят «милосердие», разрешат воздвигнуть памятные знаки, позволят армянам в качестве частных лиц селиться в местах, где жили их предки? Сколько человек воспользуется этим предложением? Даже если предаться фантазиям и предположить, что их будет много, все равно ничего не изменится, потому что не изменится хозяин земли, не изменится власть. Деградация и ассимиляция будут продолжаться. Возможно, даже более быстрыми темпами, поскольку может исчезнуть ощущение несправедливости, в некоторой степени сплачивающее Спюрк.

Г-н Альянак справедливо говорит о диаспоре, «лишенной родного дома» – логично предположить, что она должна этот дом обрести. Но каким образом и в каком качестве она должна в этот дом войти? Ведь это ключевой вопрос существования любой диаспоры, образовавшейся в результате насильственного изгнания, как «старый» Спюрк. Затевая разговор о родном доме, его обрывают на самом важном месте, потому что дальше он рискует либо оказаться неполиткорректным, либо обнаружить свою пустоту.

Или цель вовсе не стать хозяином в родном доме, но продолжать жить по привычным адресам с узаконенным привилегированным статусом пострадавших?


Фетиш респектабельности

Будучи зарубежным армянином, человек не должен «постоянно объясняться перед другими». Г-н Альянак осознает, что это не совсем нормальная ситуация, но он совершенно не видит альтернативы и оставляет слушателей в бесплодном настроении обиды на весь мир, прежде всего на конъюнктурный мир политики. Эта обида есть следствие характерного для армян незнания законов политической сферы и неспособности в ней ориентироваться. При ведении политической борьбы немаловажно объяснять мотивы своих действий, но этим должны заниматься немногие, ответственные за исполнение такой функции. При отсутствии борьбы постоянные объяснения каждого зарубежного армянина направо и налево – одна из форм признания своего подчиненного, зависимого статуса и желания, оставаясь армянином, быть «уважаемым членом общества».

Если считается важным постоянно оправдываться и доказывать: мы не националисты, мы не проявляем враждебности к Турции и т.д., надо задуматься, ради чего это делается и какой от этого толк. Много ли потеряет Армянство, если не будет отрицать борьбу во имя армянской нации (пусть сколько угодно называют это «национализмом») против современного турецкого государства (пусть сколько угодно называют это «враждебностью»)? Оно просто перейдет на иной уровень политики – более действенный, но менее респектабельный, менее публичный, сводящий к минимуму престиж отдельных деятелей, занятие ими должностей, участие в представительных мероприятиях. Видным представителям зарубежных армян будет сложнее становиться в странах проживания депутатами, получать научные степени, издавать свои книги о страданиях армянского народа, попадать на банкеты и дипломатические рауты, быть вхожими в разные сферы и более или менее «лучшие дома». Но это будетущербом не для нации, а всего лишь для личного благополучия частных лиц. Еще в XIX веке Рафаэл Патканян в своем «Евангелии освобождения Армении» писал: «Что представляют собой получаемые армянами в чужих государствах почетные звания, титулы, степени, ордена? Все звания, награды, титулы, полученные армянами в чужих государствах, – заглавные буквы рабства, в котором оказались эти армяне, забыв о свободе своей Родины».

Конечно, респектабельность не всегда представляет собой абсолютную антитезу борьбе. Есть респектабельность как полезный для дела имидж, респектабельность части сообщества ради накопления ресурсов, необходимых для национально-политической борьбы. В контексте борьбы, при доминировании ее логики все может пригодиться, в том числе чья-то респектабельность. При отсутствии борьбы респектабельность не может стать полезным «винтиком» отсутствующего механизма. По естественным законам эволюции диаспорной психологии она оказывается самоцелью, фетишем.

Даже при самом «оптимистичном» прогнозе – какой политический эффект для Армянства могут дать глубокая интеграция и устойчивая респектабельность армян в той или иной стране? Посещение мероприятий 24 апреля местными политиками достаточно высокого ранга? Более престижное место для установки хачкара в память жертв Геноцида? Лояльность при приеме на работу? Дружелюбное отношение большинства учеников в классе к ребенку с армянской фамилией? Преимуществ интеграции в общество не счесть, но все они приносят выигрыш местному армянскому сообществу, отдельной семье, отдельному армянину. Благо нации не складывается из благ отдельных армян, армянских семей или даже армянских сообществ. Это принципиально иное благо. Интеграция, которая привязывает армян к стране проживания, превращает их в нацменьшинство, которое живет «у себя дома», а затем в частицу гражданской нации страны – именно этот постепенный процесс, а не культурную ассимиляцию, правильно называть «белым геноцидом». Культурной ассимиляции при этом может и не быть – человек может не утратить язык, но стать двуязычным, может соблюдать в семейной жизни обычаи и «адаты», а за дверями дома быть неотличимым от большинства. И наоборот, как правильно отмечает В.А. Тишков, «Диаспору объединяет и сохраняет нечто большее, чем культурная отличительность. Культура может исчезнуть, а диаспора – сохранится, ибо последняя как политический проект и жизненная ситуация выполняет особую по сравнению с этничностью миссию. Это – политическая миссия служения, сопротивления, борьбы и реванша».

В связи с интеграцией иногда говорят о повышении образовательного уровня, о практическом опыте работы в самых разных сферах – то и другое может пригодиться и самой диаспоре, и армянской государственности. Но в любом из сотен лучших высших учебных заведений мира учатся студенты из разных стран, отсутствие интеграции в общество не мешает им получать образование. Что касается практического опыта работы – в сферы финансов, высокотехнологичного производства, науки и новейших прикладных разработок менеджеры и специалисты сегодня рекрутируются со всего мира. Если же говорить об опыте работы в чужих властных и политических структурах, возникают большие сомнения по поводу плодотворности перенесения его в Армению.

Итак, ради преимуществ интеграции и респектабельности, ради частного и группового блага армянские сообщества за рубежом политически себя кастрируют. «Чтобы земли, окружающие Арарат, снова рассматривались в учебниках как историческая Армения» – решение подобных задач (недаром она перечислена в одном ряду с возвращением определения «армянский» музейной керамике и старым коврам) подобает только научному сообществу арменоведов. Конечно, можно рассматривать такие задачи как полезную оркестровку первых шагов в долговременной политической борьбе. Но как минимум при условии, что такая борьба провозглашена и на каждый шаг запланировано меньше времени, чем столетие. Пока что образ национальной жизни тех армян, которые не распылились, но продолжают еще соотносить себя с неким армянским сообществом, отражают две метафоры. В политическом смысле это дом престарелых, где люди живут прошлым. В остальном – это клуб, некая коллективная отдушина для людей с общим хобби «быть армянином/армянкой». Один из вариантов укрытия от повседневности с ее реальными трудами и заботами – «ниша», куда человек заглядывает на час-другой в неделю или в месяц, чтобы провести время с себе подобными.

Казалось бы, в жизни Спюрка немалую роль все еще продолжают играть традиционные политические партии, в первую очередь Дашнакцутюн. Эволюция армянских революционных партий – отдельная тема, но выхолащивание реальной борьбы в пользу респектабельности слишком очевидно. Даже в лозунгах речь уже идет не о ежедневной борьбе с врагом, а о некоем будущем торжестве справедливости, предполагающем, по-видимому, наступление «золотого века» правды и добра в международных отношениях. В ожидании осуществления этой утопии все сводится опять-таки к ритуалам памяти, поддержанию культурной идентичности и респектабельному политическому сотрудничеству с местными, центральными властями или влиятельными политическими силами.

Нужна ли большинству сегодняшних партийных и непартийных деятелей Спюрка реальная борьба, нацеленная в перспективе на освобождение армянских земель, которая неминуемо выведет на первый план совершенно иных лидеров, людей иного типа? Упреки в адрес «футбольной дипломатии» и позорных протоколов совершенно справедливы. Но что предлагается взамен? Развернуть борьбу с врагом в самых разных сферах, борьбу, наносящую ему реальный ущерб? Вовсе нет, вполне достаточ-но торжественно-декларативных признаний Геноцида в странах проживания. Для кого важны выхолощенные в политическом смысле парламентские декларации о Геноциде, не предусматривающие никакой ответственности современной Турции? Немецкий бундестаг в 2005 году принял подробное развернутое постановление по поводу массового истребления армян с признанием вины не только властей Турции, но даже ответственности самой Германии, союзницы Османской империи в Первой мировой войне. Какова цена этого документа, если он не помешал в 2010 году немецким политикам федерального и регионального уровней отказаться от участия в памятных мероприятиях, как свидетельствует г-н Альянак. Насколько важны для всего Армянства такое признание и такой отказ? Взглянув объективно, трудно не согласиться, что в общественно-политической жизни современной Европы Геноцид армян в качестве «гуманитарной катастрофы» вековой давности – вопрос десяти- или двадцатистепенной важности. Армянские усилия не выведут его на приоритетный уровень. Когда у тех или иных политических сил есть необходимость использовать этот инструмент во взаимоотношениях с Турцией, тему Геноцида армян используют и без наших стараний. Если же говорить об армянах в Германии, символический документ, принятый бундестагом, дает возможность ссылаться на него для большей легитимности и респектабельности не только различных памятных мероприятий, но в целом имиджа местных армян. Как и в других странах мира, по мере интеграции они ориентируются все больше не на общеармянские, а на собственные интересы внутри страны. Главные субъекты для них не Армения и (в негативном смысле) Турция, а государство и этническое большинство страны проживания. Вопрос признания Геноцида не столько вопрос международной политики, связанный с сегодняшними Арменией и Турцией, сколько внутренний вопрос, ограниченный «треугольником» армянских сообществ, власти и общественности.

Если говорить о Западе, декларативные признания позволили бы диаспорным деятелям в рамках теперешней западной политкорректности иметь входной билет в самые высокие сферы в качестве полномочных представителей сообщества пострадавших и выживших. Лет через сто в той или иной стране рассеяния осталась бы кучка граждан, смутно помнящих об армянских корнях своих дальних предков. Отлично устроенные в жизни, с высокооплачиваемой работой, новыми автомобилями, дорогостоящими квартирами и даже особняками, они по ритуальной традиции называли бы себя «выжившими», «лишенными дома» и претендовали бы на почетные привилегии положенного пострадавшим статуса, сотой доли которых были лишены в свое время действительно выжившие в Геноциде действительные армяне.

На самом деле эта «блестящая перспектива» вряд ли реализуется, поскольку сама конструкция современного Запада со всеми ее идейными доминантами, в том числе нынешним типом политкорректности, будет кардинально изменяться, как менялась уже не раз, обесценивая прежние декларации, привилегии и т.п.


Этническая корпоративность

С тем же рвением, с каким в ССР «промывали мозги» пролетарским интернационализмом, на Западе их несколько десятилетий «промывали» толерантностью по отношению к меньшинствам и всякого рода «другим». Но понятия «своих» и «чужих», как и тенденция к негативному восприятию «чужих», настолько фундаментальны для человеческой психики, что «интернационализм» и «толерантность» могут удерживаться лишь временно за счет постоянного давления «сверху» и при малейшем его ослаблении будут замещаться чувствами, органически присущими человеку. Будет ошибочным считать почвой таких «предрассудков» малограмотность, бедность и разного рода комплексы неполноценности. В действительности негативные чувства по отношению к «чужим» в «своем доме» присущи людям независимо от их образовательного, имущественного, социального статуса. Столь же ошибочно считать, что негатив провоцируется исключительно «плохими» диаспорами, агрессивно и демонстративно игнорирующими принятые в стране нормы поведения. Действительно, на первый взгляд все выглядит именно так – например, в книге знаменитой итальянской журналистки Орианы Фалаччи «Ярость и гордость», направленной против исламских диаспор в Европе, оперативно переведенной на русский язык и выпущенной издательством «Вагриус» в 2004 году:

«В этом мире есть место для всех. В собственных домах, в собственных странах люди пусть делают то, что хотят. (…) Но если они пытаются навязать свою ненормальность мне, моей жизни, моей стране, если они хотят подменить мою культуру своей культурой…

(…) самые вымуштрованные и умные из мусульман не остаются в мусульманских странах, в пещерах Афганистана или в мечетях Ирана и Пакистана. Они остаются в наших странах, в наших городах, в наших университетах, в наших деловых компаниях. Они налаживают блестящие связи с нашими церквями, нашими банками, нашими телевидением, радио, газетами, издателями, нашими академическими организациями, союзами, нашими политическими партиями. Они проникают в сердце наших технологических систем. Хуже того: они живут в сердце общества, которое принимает их без вопросов об отличиях их взглядов от наших, без проверки их намерений, без мер наказания их зловещего фанатизма. В сердце общества, которое относится к ним в духе своей либеральной демократии, в духе толерантности, христианского сострадания. Согласно принципам терпимости, цивилизованных законов (…) Эти наши законы я назвала бы «дырявыми», полными лазеек, позволяющих отменить приговор или освободить правонарушителя. Не благодаря ли этим лазейкам наши гости селятся на нашей территории, вмешиваются в нашу жизнь, распоряжаются нами?

(…) Вот почему (если мы останемся инертными) их будет еще больше и еще больше. Они всегда будут требовать, лезть в наши дела и распоряжаться нами. До тех пор пока не подчинят нас себе. Следовательно, иметь с ними дело – невозможно. Попытка диалога с ними – немыслима. Проявлять по отношению к ним снисхождение и терпимость – губительно. И тот, кто думает обратное, – дурак».

Гнев Фалаччи вызывают и другого рода иммигранты из тех же стран: «(…) пособники и покровители этих пришельцев называют их «иностранными рабочими» или – «фи-зической-ра-бочей-силой-в-которой-мы-нуждаемся».

(…) Незваные гости, которых я только что описала, что из них за рабочие? Как они будут выполнять ту ручную работу, которую до них выполнял прекративший работать итальянский пролетариат? Как? Блуждая вокруг городов со своим «товаром», со своими проститутками, своими наркотиками? Уродуя наши памятники, развалившись на папертях древних церквей? Напиваясь, невзирая на Коран, приставая с сальностями к пожилым женщинам? (…) Вот еще чего я не понимаю: если они бедны настолько, насколько утверждают их соучастники и защитники, кто дает им деньги на дорогу? Где они находят пять или десять тысяч долларов каждый? Может, эти деньги выдаются неким Усамой бен Ладеном с целью создать плацдарм для обратного крестового похода и получше организовать исламский терроризм? Может, пять или десять тысяч долларов дарят каждому богатые шейхи, намереваясь воплотить в жизнь идеи завоевания не только душ, но и территорий? Они размножаются в слишком большом количестве. Итальянцы же, как идиоты, не рожают (…)»

Открытое высказывание таких взглядов пока еще достаточно маргинально в Западной Европе, но в действительности их разделяют многие. Общество и власть мало-помалу начинают разворачиваться во вполне определенном направлении. В Швейцарии запретили строительство новых минаретов, во Франции – ношение паранджи в публичных местах. Что касается России, здесь негатив по отношению к «диаспорам» (не забудем, что, за исключением китайской и вьетнамской, они состоят из недавних соотечественников по ССР или из соотечественников нынешних – например, выходцев из Северного Кавказа) высказывается уже давно и повсеместно. Один из множества примеров: почти одновременно с решением Законодательного собрания Франции – в конце июля этого года – в солидной газете «Известия» появилась статья Дмитрия Соколова-Митрича «Человек диаспоры»:

«Сила диаспоры — это то, что «условному русскому» в современной России неведомо. «Условный русский» в любой нестандартной ситуации вынужден опираться на собственные силы. Человек диаспоры чувствует себя вправе рассчитывать на помощь тысяч соплеменников, влиятельных в самых разных кругах. «Условный русский» — это просто гражданин. Человек диаспоры — это «гражданин плюс». Такое положение его очень быстро развращает. В итоге «просто человек» оказывается в нашей стране слабее любого «человека своей национальности». Вот вам и второй сорт, извольте смириться. Вы уверены, что завтра бытовой конфликт с «человеком своей национальности» не случится у вас самих? Что вы будете делать, когда увидите в глазах у обидчика законы гор? Чем придется платить за этот инцидент — достоинством, здоровьем, свободой, жизнью? Как с этим бороться? Лично я придерживаюсь здесь радикальных позиций: в многонациональной стране «влиятельных диаспор» быть не должно. Никаких. Ни русских, ни нерусских. Просто люди должны жить в условиях диктатуры «просто людей». Отстаивание кем бы то ни было каких бы то ни было этнических интересов — будь они в политике, экономике или номенклатуре — должно рассматриваться как состав преступления. Или хотя бы как факт общественной дискредитации. Помог соплеменнику — все равно что поставил бестолковую любовницу на ответственный пост. Это должно стать неприличным. Иначе диаспоры разорвут страну».

Понятно, что здесь означает выражение «просто люди» – это большинство и все его стандарты – языковые, культурные, поведенческие и пр. От простого негатива в отношении инаковости всего лишь шаг к ее восприятию в качестве актуальной угрозы, когда диаспора изображается сплоченной корпорацией, угрожающей благу государства и общества. Смешно рассчитывать, что эти времена прошли или когда-то пройдут – наоборот, пройдет недолгая пора политкорректной терпимости. Возросшая мобильность людей ведет отнюдь не к нивелированию различий, а к росту напряженности, к постоянной актуализации противопоставления «свой-чужой». И бесполезно требовать от «своих» отказа от органического инстинкта человека по отношению к «чужим», бессмысленно оспаривать фобии по поводу сплоченности диаспор. Иногда они могут соответствовать действительности, иногда не очень, но это не суть важно. Такого рода фобии естественным образом присущи большинству – просто иногда власть не выпускает их на поверхность и загоняет на дно массовой психологии, в других случаях в той или иной степени «приоткрывает клапан», используя накопившуюся энергию.

«Влиятельных диаспор» быть не должно». Но как понимать диаспору, которая не отстаивает этнических интересов? Свои интересы старается отстаивать любое сообщество и тем более меньшинство, это так же естественно для сообщества, как для нормального человека. Без отстаивания интересов нет самих интересов, без особых интересов нет субъекта, нет сообществ – этнических, религиозных, социальных и т.д. В чем тогда может легитимно проявляться существование диаспор? Парураз в году на праздничном концерте по случаю государственного праздника «дети гор» или «дети лесов» станцуют свой народный танец? А потом снимут экзотические наряды и до следующего раза снова станут совершенно такими же гражданами, как большинство? Можно спорить по поводу того, много ли выиграет от этого государство, но, по крайней мере, оно ничего не потеряет и предотвратит потенциальную возможность возникновения этнокорпоративной солидарности, отдельной от общегражданской. Для государства это действительно благо. Но диаспор и нацменьшинств при этом просто нет. Те или иные формы «корпоративной солидарности» как раз и отличают энное количество отдельных «инородцев» от диаспоры.

В возмущенном красноречии Орианы Фалаччи совершенно естественной для читателя выглядит важная мысль – условие терпимости по отношению к «чужим», которое мы выделим курсивом:

«Именно потому, что наша культурная индивидуальность выкристаллизовалась в тысячелетиях, мы не можем принять миграции народов, у которых с нами нет ничего общего… Тех народов, которые не готовы стать такими, как мы, не желают раствориться в нас, как тосканские Габсбург-Лотарингские эрцгерцоги и неаполитанские Бурбоны. Мы не принимаем тех, которые, наоборот, стремятся поглотить нас. Хотят переменить наши принципы, наши ценности, нашу сущность, наш образ жизни. Тех, которые отталкивают нас своим ретроградным невежеством, своим ретроградным фанатизмом, своей ретроградной религией. В нашей культуре нет места для муэдзинов, для минаретов, для показных постов, для унижающей чадры, для унижающей паранджи. Даже если бы место и было, я не согласна отдать его им. Это означало бы уничтожить нашу индивидуальность, отдать все наши достижения. Растоптать свободу, которую мы заработали, цивилизацию, которую мы построили, благосостояние, которое мы создали. Распродать мою страну, мою Родину. А моя страна, моя Родина не продается».

Здесь имеет смысл напомнить, что желаемая ассимиляция, «растворение» до неразличимости порождают другую устойчивую фобию против «чужих» – страх перед их мимикрией, перед тем, что «чужие» станут неразличимыми, что они только для видимости принимают все характеристики большинства – так им удобнее проявлять тайную корпоративную солидарность, которая еще более опасна, чем открытая. Эта естественная фобия тоже может какое-то время дремать на дне массового сознания, прежде чем возродиться вновь. Каждому, кто жил в Москве или Ленинграде в 1970-80-е годы, памятна периодически возникавшая в разговорах тема «скрытых» евреев, которые всегда и везде поддерживают и проталкивают наверх «своих». За 500 лет до этого крещеные евреи в Испании вызывали едва ли не большую враждебность, чем некрещеные – подозревали, что они тайно исповедуют иудаизм и одновременно пользуются всей полнотой прав христианского большинства общества. Да и Холокосту подверглись в первую очередь давным-давно ассимилированные евреи Германии. Евреи не были исключением. К примеру, после нападения Германии в ССР были отправлены в ссылку граждане немецкого происхождения, у подавляющего большинства из которых только фамилия осталась немецкой, а сами семьи ассимилировались еще в прошлых поколениях – тем не менее это никого не избавило от моментально возникших подозрений в возможной тайной этнокорпоративной солидарности.

Будет просто фарисейством не замечать очевидных и объективных противоречий, в узле которых находятся меньшинства, – противоречий в важнейших интересах государства проживания, большинства населения и той нации, части которой по ряду обстоятельств перешли в рассеяние. Причем речь идет именно о государстве, провозгласившем равенство своих граждан. Долгие века общество оставалось организованным по сословно-корпоративному принципу – четкие границы отделяли друг от друга купцов и ремесленников, крестьян и благородное сословие и т.д. Мало того, даже внутри себя сословия были организованы корпоративно. Например, в купеческом существовала иерархия гильдий, в ремесленном – отдельные цеха, которые давали своим членам право легально заниматься конкретным ремеслом. (Напомним, что легальной корпорацией принято называть сообщество, имеющее статус юридического лица с особыми внутренними правилами, особыми правами, привилегиями или, наоборот, ограничениями в правах, особыми обязанностями и ответственностью, отличными от тех, которыми располагают отдельные его члены. Важная черта корпорации – сфера общих интересов ее членов и вытекающая отсюда солидарность. Могут существовать также неформальные корпорации, не признанные официально и не имеющие юридического статуса.) Корпорации образовывали и «нации», прежде всего по религиозному признаку. Так, в Речи Посполитой корпоративность армянской или еврейской диаспор соответствовала корпоративности католиков и православных и вписывалась в разноплановую корпоративность общества. (Разрушив религиозные основы армянской корпоративности, уния с Католической Церковью запустила процесс массовой ассимиляции.)

С прогрессом в направлении равенства, расширения гражданских прав, с разрушением сословных перегородок и корпоративной структуры общества диаспорная корпоративность перестает вписываться в общественное устройство. По мере движения в сторону демократии государство и большинство общества все больше заинтересованы минимизировать этнически, религиозно, культурно обусловленную корпоративность, в т.ч. неформальную. В ответ на чувствительные военные поражения и серьезный кризис в стране меньшинство может подвергнуться массовой резне и геноциду не в последнюю очередь из-за подозрений в неформальной (скрытой, тайной) корпоративности. При султанском деспотизмеимели место армянские погромы с многочисленными жертвами, но Геноцид армян произошел при правительстве младотурок, провозгласившем в 1908 году множество демократических реформ и полное равенство всех «османских граждан». Точно так же в сословной Германии был невозможен Холокост, ставший возможным в гитлеровской Германии, где стали равны все немцы – рабочий, предприниматель-капиталист и аристократ.

Борьба против корпоративности диаспор ведется и в нынешней, пока еще мирной, процветающей и толерантной Европе под флагом проповеди интеграции как альтернативы отсталости «гетто», мультикультурности, как альтернативы культурной замкнутости. При успехе такой политики все и вся постепенно и естественно адаптируется к большинству, подкрепленному властью. А какие-то отдельные, частные заимствования доминирующей культуре и социуму не страшны, адаптация чужого играет роковую роль только для побежденных или подчиненных, малочисленных или рассеянных, отстраненных от власти или отрезанных от родной земли.


Мораль и интерес

Давать этическую оценку единообразному поведению больших масс людей бессмысленно с практической точки зрения и неверно с теоретической – этика применима только к отдельной личности. Причем даже в этом случае есть очевидные сложности. Религиозная и профессиональная мораль, мораль отца семейства и мораль члена нации – вещи разные. Их не всегда удается совместить. Вытеснение армян на обочину военной, политической, гражданской жизни, истребление знати, отчуждение от свободного землевладения и пр. способствовало гипертрофированному росту семейной морали с акцентом на материальные условия существования.

Именно она и раньше, и теперь служила главным оправданием тяжкого греха против национальной морали, когда десятки и сотни тысяч покидали Родину, когда многие мужчины, ограничиваясь ролью отцов и мужей, устранялись от необходимости самоорганизации для борьбы с теми вызовами, с которыми сталкивался народ.

Жизнь вне родины очевидным образом противоречит национальной морали. Однако это не значит, что зарубежных армян важно клеймить, обличать, отторгать – это свидетельство либо ограниченности абстрактного мышления, либо эмоционального инфантильного максимализма. В Армении свои серьезные проблемы с гражданским самосознанием, патриотизмом, идентичностью, которые мы здесь не будем обсуждать. В любом случае и эти недостатки тоже бесполезно клеймить. Сейчас не библейские времена, когда после обличений пророка кто-то бросался посыпать голову пеплом. Не средневековье, когда проповедник мог одной речью привести людей к массовому покаянию. Публичное слово настолько девальвировано, что чаще всего имеет обратный эффект.

Армяне Спюрка, как и армяне Армении, как и все люди вообще, в основной своей массе – современные обыватели, и с этим нужно считаться. Бессмысленно ругать лежачего больного за то, что он считает рост щетины и ногтей симптомами своей активности. Бесполезно обвинять реку в том, что она течет по самому удобному руслу и подмывает корни большого дерева. От осуждения с моральной высоты (пусть даже стократ заслуженной) сотен тысяч или даже миллионов людей за недостойную жизнь полшага до хорошо известного порока фарисейства. Надо заниматься не перевоспитанием людей (бесполезная трата времени), а изменением ситуации. Толчком может оказаться единичное событие, которое становится вызовом существующему положению вещей и мгновенно актуализирует целый комплекс идей, который существовал и прежде, но слабо влиял на рутинную жизнь общества.

Событие, способное приобрести статус знакового и перенаправить течение реки из русла «интересов армянина» в русло «армянских интересов». Например, в свое время таким событием стали первые массовые выступления в Степанакерте.

Осмысляя поведение миллионов людей, нужно оперировать категориями, относящимися не к сфере морали и долженствования, а к сфере реальности – прежде всего реальности социально-экономической, психологической. Люди движимы интересами, но в силу природы человека эти интересы при отсутствии колебания устоявшегося статус-кво связаны чаще всего с банальным эгоистическим потребительством, личными и профессиональными амбициями, благополучием собственных детей или целого клана друзей и родственников или какой-то другой компактной группы. Мы уже приводили метафору реки, которая течет по самому удобному руслу и не в состоянии самопроизвольно его изменить или потечь вспять. Никакие силы, кроме самого течения, неспособны прорыть новое русло и запрудить старое, поскольку материальная сила содержится только в миллионах человеческих «капель», объединенных в поток. Однако, в отличие от речной воды, каждая человеческая капля-частица поляризована и способна ориентироваться под действием «магнитного поля» – комплекса идей, выброшенных на поверхность экстраординарным событием.

Часто можно слышать мнение о том, что Армения и Армянство должны предложить армянам диаспоры или своим недовольным страной гражданам, которые считают, что «երկիրը երկիր չի», нечто привлекательное, по крайней мере, в качестве идей, работающих механизмов, более или менее отчетливых перспектив будущих дивидендов, чтобы «перетянуть» их в «свой лагерь», привязать к себе более прочными узами. На первый взгляд, это реалистичный подход, который отвергает надежду на моральное перерождение огромных масс людей и предлагает положить в основу любого рассуждения среднестатистические человеческие интересы.

Современному среднестатистическому обывателю комфортно занимать позицию потребителя в глобальном «гипермаркете», где наряду с мобильными телефонами и эпилляторами выставлены в витринах товары другого рода – красиво упакованные идеи, перспективы, места жительства и страны, привлекательные для «вложения» гражданской лояльности.
Армяне, ждущие заманчивых предложений от РА или НКР , забывают о главном: отстранившись и умыв тем или иным способом руки, они сами своей позицией лишили Армянство и Армянскую государственность потенциала делать такие предложения.

При отсутствии каких-то экстраординарных событий шансов в конкуренции за потребительские предпочтения в «мировом гипермаркете» у Армении и Армянства нет ровным счетом никаких. Примерно столько же шансов имела бы РА в экономическом или любом другом соперничестве с США или ЕС , Японией или Россией.

Однако нации и государства никогда в истории не создавались и не поднимались в рамках потребительской логики и среднестатистических обывательской морали. Именно поэтому так опасно ставить во главу угла армянского обывателя и курить ему фимиам – за его семейные добродетели, его шустрость, приспособляемость и личные «достижения» в диаспоре или за то, что оказал нации «великую честь», оставшись на родной земле и принося здесь все и вся в жертву божку потребительства (этому божку можно с равным успехом поклоняться и при доходе 100 долларов в месяц, и при доходе в 100 000).

«Цель взаимодействия Армения–Диаспора, по большому счету, – защита прав и свобод, законных интересов, в рамках международного права, каждого армянина, живущего в пределах исторической Родины или в зарубежной стране, гражданина Республики Армения, Арцаха или гражданина любой другой страны Диаспоры, содействие сохранению основных черт армянской этнической идентичности и национальной самобытности», – читаем мы на официальном сайте Президента РА . На самом деле сегодня Армения не имеет даже доли необходимого потенциала, чтобы по всему миру защищать права и законные интересы армян. «Диаспора» тем более не в состоянии играть значимую роль в защите прав и свобод граждан РА и НКР . Цели общеармянского взаимодействия, как мы уже говорили, должны находиться в иной плоскости, чем простая сумма интересов «каждого армянина».

Национально-государственный прорыв вперед всегда происходил при исторически чрезвычайной ситуации, на длительное время ломающей логику обывательских интересов и возносящей наверх особую категорию лидеров и героев, способных возобладать над природой большинства, тем или иным способом увлечь его за собой, ввести в действие законы и правила, отвечающие не «международным нормам», а положению вещей и насущным для нации задачам. Даже когда шла война на выживание, когда народ в Арцахе духовно мобилизовался и сознательно отстаивал с оружием в руках свое право жить на своей земле, такие личности и такие жесткие правила были крайне необходимы. Хорошо известен случай из биографии Монте, который мы перескажем словами его близкого друга и соратника Алека Енигомшяна из беседы для «АНИВ »-а: «Когда начались беспрерывные атаки противника, напуганное население Мартунинского района так же склонялось к бегству, как и население Шаумяновского и Мардакертского районов. Люди выезжали оттуда в Степанакерт, затем в Армению. Взяв на себя большую ответственность, Монте запретил выезд населения. Он объяснял это так: бойцы на фронте – сыновья этого народа. Неделю, десять дней человек будет воевать, потом ему захочется увидеть семью, детей, и вслед за населением здесь не останется и бойцов. Даже непосредственно подчиненные ему командиры вначале не соглашались с Монте, но потом убедились в его правоте. Конечно, риск был велик. Если бы врагу удалось прорваться в Мартуни, вся ответственность за резню гражданского населения легла бы на Монте. Но ситуация с населением сыграла большую роль в успешной обороне района».

Кажется, что теперь, спустя почти 20 лет, когда вопрос жизни и смерти вроде бы не стоит, Армянству самое время ставить во главу угла благо отдельного армянина. Но нужно вспомнить, какими трудами и жертвами национальные дома других наций веками строились и перестраивались, совершенствовались, расширялись и защищались от врагов – актуальна ли была в эти бурные и героические времена забота о благе отдельного человека? Или она стояла на десятом месте по отношению к государственному, общему национальному благу и частные интересы без тени сомнений и возражений с энтузиазмом попирались и приносились в жертву во имя общих?

Новый Армянский Дом еще только начал строиться на открытом всем напастям клочке земли, и в начале стройки рановато претендовать на удобства и дивиденды. Путь пота и крови, осознанных жертв, поисков и ошибок еще предстоит пройти – Армения и Армянство еще только в начале этого пути. Его придется пройти самостоятельно, распрощавшись с иллюзией, что распечатанные на принтере и собранные в папку страницы с ценными рекомендациями извне могут стать руководством, которое позволит быстро и комфортно его проскочить. Бесполезно уповать на спасительность полученных извне экономических, социальных или политических принципов, подкрепленных развитием каких-нибудь «нанотехнологий» или туризма. Ими нельзя начать пользоваться также как Интернетом или мобильной связью. Эти принципы работают не там, где «свалились с неба», а там, где стали результатом ранее пройденного пути. История многократно это подтвердила. Например, опыты прыжка из феодализма в социализм не удались даже советской власти – при всей ее безжалостной мощи ей удалось обеспечить только социалистическую упаковку феодальных отношений на Востоке.

Продолжение следует.